Мисс Барнистон оказалась из последних, если не считать одного нюанса.
— Даже не знаю, — промямлил я. — Еще не успел разобраться. Конечно, иногда мне пишется легко, а иногда… ну, не очень.
— Поверьте, все обстоит совершенно иначе… — проворковала она. — С живыми и мертвыми тоже… Некоторые живые на самом деле мертвы… А мертвые — живы.
— Ну хватит, Дороти, — остановил ее Джок, но не резко, а веселым любящим тоном, словно ее речи могли не напугать меня, а скорее утомить. Тем временем я пытался отогнать навязчивую картинку: весь Браддерсфорд кишит роботами, и между ними снуют по своим неведомым делам незримые улыбающиеся мертвецы. Поскольку ко всему этому примешалась мысль о моей матери, фантазия разбередила еще незажившие раны.
— Да, дорогой, — с неожиданной покорностью проговорила Дороти и умолкла, предоставив нам с Джоком беседовать о своем до конца ужина.
После еды, развалившись в креслах у камина, мы курили и болтали, а она сидела, прямая, как штык, за маленьким столиком в углу и раскладывала пасьянс. В душной, заставленной громоздкой мебелью, тускло освещенной комнате с темными углами у меня было ощущение, что мы далеко-далеко от всего мира. Браддерсфорд с его трамваями, пабами и разносчиками газет крохотной точкой мерцал где-то внизу. Старые часы неумолчно тикали, словно двигатель, уносящий нас неведомо куда. Все это было очень странно и ничуть мне не понравилось, хоть я и делал вид, что весело болтаю о всякой чепухе.
Вдруг мисс Барнистон испуганно вскрикнула. Я обернулся: она смотрела на карты так, будто гадала по ним, а вовсе не раскладывала пасьянс. Дороти виновато взглянула на брата.
— Полагаю… я должна погадать Грегори Доусону, — объявила она.
— Вряд ли он захочет, Дороти.
Она посмотрела на меня, а я сказал, что нисколько не возражаю, напротив, буду очень рад. Я помешал колоду, затем по ее просьбе снял сверху несколько карт, а Джок тем временем молча курил, глубоко погрузившись в свои мысли. Мне не впервые предсказывали судьбу, и я был относительно знаком с чепухой о пиковых королях, червовых дамах, дорогах, казенных домах и мелких неприятностях. Все это казалось мне обыкновенным салонным трюком.
Однако здесь, в отсутствие хихикающих девушек и прочих атрибутов веселья, все виделось иначе. То была не вечеринка, а сеанс гадания у великой прорицательницы мисс Барнистон. Пусть она выжила из ума, пусть она была бормочущим созданием из другого мира, но мне стало страшно и вовсе не до шуток. Я поглядывал на нее с тайным ужасом, а она смотрела на карты, и ее узкое костлявое лицо и худые руки словно бы удлинялись и уходили в перспективу. Старые часы в углу грохотали, а не тикали, унося нас в неведомую и грозную даль.
— Всюду одно и то же, — вдруг отчетливо проговорила мисс Барнистон. — Одно и то же! На кого ни гадай… Перемены, конец… Большие перемены… конец и потом снова начало. К нам текут реки крови… реки крови.
Джок не выдержал, видимо, потому что в ее голосе зазвучали пронзительные нотки.
— Не волнуйся так, Дороти. Ты мне это уже говорила, а Грегори не желает знать.
— Желает, — не глядя на меня, возразила мисс Барнистон. — И он должен знать… чтобы подготовиться… Нет, к такому не подготовишься… слишком страшные перемены… какая-то часть его души навсегда останется позади, хотя сам он будет жить… да, он будет жить… в отличие от многих других… но он изменится… потеряет веру… потеряет часть души…
Наконец я обрел дар речи:
— Вы можете сказать, что со мной произойдет? Я останусь в Браддерсфорде? А если нет, то куда поеду и что буду делать?
— Нет, не останетесь, — уверенно заявила мисс Барнистон.