Дядя Сеня как-то сказал, и это мне запомнилось:
«Вот смотри, флакончик. Ему около ста лет. Теперь он стоит 6 рублей. Очень дорогой флакончик. Но 100 лет назад, в пересчете на наши деньги, он стоил копейки. Таким дорогим его сделало время».
Он оглядел свой магазин и добавил:
«Это касается всех предметов, которые я продаю. Когда-то они продавались на каждом углу, и купить их мог даже бедняк. А сейчас? Покупают только богатые люди».
«Зачем люди покупают флакончики?» – спросил я.
«Дурачок ты несмышленый. Покупают эти предметы для того, чтобы сохранить деньги. Ведь деньги – это просто бумажки. А вещи с каждым годом возрастают в цене».
«Дядя Сеня, – спросил я, – значит, если купить сейчас какой-нибудь флакончик то через 100 лет мой внук сможет его продать во много раз дороже?»
«Не через 100. Антиквариатом предмет становится уже через 40–50 лет. Был бы ты смышленым мальчиком, то накупил бы массу всякого барахла да спрятал понадежнее. Шучу, конечно. Вам, мальчикам, и в голову не придет, что вы когда-нибудь станете стариками».
Но мне-то пришло! Я вспомнил разговор на кухне. И у меня возникла ИДЕЯ. Мне было тогда 10 лет. Ровно через 50 лет как раз и будет пенсия, на которую человек может едва прожить. И мы с Синеглазкой получим на воспитание внуков, но будет ли счастливой наша с Синеглазкой жизнь?
Я принялся рассуждать. Вовсе ведь не обязательно покупать только современные предметы. Их полно даже на свалках – каких-то вещей, которым уже сейчас лет 30, и которые люди выбрасывают. Вещи, которые через полвека будут стоить огромные деньги.
Первое время я просто ходил со своей идеей, обдумывая ее даже в шутку. Но как-то нашел на нашей дворовой помойке старый барометр, сделанный, судя по штампу, в 1915-м году. Он был рабочий: исправно показывал колебания давления. Кто-то из жильцов его выбросил. И почему, когда его можно было снести в антикварный магазин тому же дяде Сене? Что я и сделал.
«Дам два рубля», – сказал дядя Сеня, протягивая руку за барометром.
«А через пятьдесят лет?» – спросил я, на всякий случай, улыбаясь.
«Ну, если бы этому прибору было на пятьдесят лет больше, и выпущен он был, скажем, в 1865-м году, то я бы тебе дал за него не 2 рубля, а 20».
«20 рублей!» – с изумлением воскликнул я, и мои глаза полезли на лоб.
В этот момент я и принял окончательное решение и начал действовать. Дело в том, что у моей бабушки Насти, которая жила в деревне, пенсия как раз и была без чего-то 20 рублей. В 1865-м году бабушке было 9 лет. Даже младше меня была, надо же! Допустим, она бы где-то раздобыла такой барометр. Допустим, она зарыла бы его в землю…
В общем, я стал искать МЕСТО. Это должна была быть какая-то подвальная комната. Что-то глубоко скрытое, что-то такое, чего никто не сможет найти.
Два моих друга, Генка и Витька, с радостью согласились на мое предложение… Да уж. Так я им всё и рассказал. Я заразил друзей идеей искать клады, только и всего. Мы стали лазить по городским подвалам, залезали в водосточные люки. Оказалось, что некоторые подземные ходы Москвы идут просто из подвалов обычных жилых домов.
Часть ходов было завалено или замуровано цементом. Я подумал, что тоже замурую цементом ход, когда закончу свою коллекцию.
Что будет через пятьдесят лет? Будет ли война с немцами? Взрослые говорят, что не будет, а ребята – будет и победим, и воевать будем в Европе, вот повеселимся! Полетят ли советские летчики на Марс? Встретят ли там братьев по разуму? Мой сын – какой он будет? Сейчас мне 13 лет. Сын родится лет через 10. Тогда ему будет 37, как Пушкину. Мой сын – взрослый дядя, умора просто! Да и внук тогда уже будет. А внук-то будет старше меня, как Витька сейчас. Умора!
Комната была найдена неожиданно. В подвале одного дома на Сретенке был ход в сторону бульвара. Ход кончался тупиком, но на полу было какое-то невразумительное отверстие. Мы сбросили пару кирпичей и пролезли. Там открылась комната, а за ней еще одна. Эта имела железную дверь, которую можно было, хоть и с трудом но двигать туда-сюда.
Комната за дверью была вместительной. В стенах чернели ниши.
«Пусто!» – с разочарованием воскликнул Генка.
«Все уже украли до нас, – заметил Витька. – Идем дальше».
Я успел хорошо рассмотреть это место. Оно имело три важных узла: дверь, лаз в полу и сам вход в коридор. На дверь можно было повесить амбарный замок, а лаз завалить пустыми ящиками, которые валялись тут же. Это на то время, пока я буду создавать коллекцию. В дальнейшем, когда коллекция будет создана, я поступлю таким образом. Лаз в полу заложу теми же кирпичами, которыми он и был поначалу заложен. Саму дверь, которая располагалась в значительном углублении, замурую цементом. То же самое сделаю и в самом подвале дома, с входом в этот коридор. Таким образом, получится тройная защита. Вряд ли кому-нибудь придет в голову точно такая же последовательность действий.
Я много думал: что это за помещения и кем они были созданы? Дом на Сретенке очень старый. Наверное, его хозяин когда-то оборудовал себе тайник в этой комнате, но после революции увез свои ценности.
Даже если за 50 лет этот дом перестроят или сломают, то все равно останется подвал, а уж подземный коридор – точно. Коридор замкнут, никаких проходов из подземелий Москвы сюда нет.
Найдя это место, я охладел к «кладоискательству». Генка и Витька – тоже, но по другой причине: им просто надоело, хотя кое-какие «клады» мы все же разыскали в этих подземных путешествиях. Кожаную шкатулку с «катями». Несколько мелочей: старинных петель и замочков, которые моих друзей не интересовали, но я их рассовал по карманам, отлично понимая их будущую ценность. Еще я подобрал тройной бронзовый канделябр, очень старый. Витька настоял отнести шкатулку и канделябр тому же дяде Сене. Канделябр нашел лично я и отвоевал его: сказал, что буду ставить свечи, потому что свет часто гаснет. Царские сторублевки дядя Сеня купил по копейке за каждую «катю».
Квант отвлекся от тетради. «Тройной бронзовый канделябр» он уже подержал в руках, пытаясь царапнуть: предмет начала девятнадцатого века стоял возле двери, рядом с керосинкой тридцатых, современной для мальчика, автора дневника. «Кати» сейчас стоят на антикварном рынке до 500 рублей за штуку, не считая банкнот некоторых особых годов выпуска, которые ценятся на порядок больше.
Дальнейшие записи лишь содержали перечень найденных и уложенных в схрон предметов. Квант хорошо помнил подвал, будто сейчас ходил там, вращая головой и высвечивая фонарем те или иные артефакты, педантично описанные в тетради.
Время от времени мальчик писал что-то о своих личных делах: о болезни матери, опять – о своей трогательной однокласснице-Синеглазке… Последняя запись привела Кванта в недоумение.
12 сентября 1941 г.
Случилось страшное. Наш сосед воскрес. Мамаша и тетя Феня точно говорили, я слышал. Бомба пробила крышу и разорвалась в коридоре, а он был на кухне. Вышибло кухонную дверь, а его бросило о стену. Он погиб. У него была свернута шея. Так сказала тетя Феня. И его отвезли в морг.
Родственников у этого человека не было, я точно знаю. Когда мы разбирали наши вещи и складывали уцелевшие вещи, я вошел в его комнату. Там было множество вещей, которые теперь не принадлежали никому. Я взял ручку «вечное перо» выпуска лет двадцать назад. Взял пепельницу с собакой. Еще множество мелочей, набил целую наволочку. Прихватил какую-то странную вещицу, похожую на масленку, но не масленку. Что это за вещица, я не понял, но было ясно, что она старинная. Все пригодится.
(Здесь был их список, как обычно, но Квант его пропустил, поскольку его интриговал сам текст дневника.)
Все вещи я отнес в тайник и расставил там, на стульях и табуретках. Даже эти стулья и табуретки, из которых я сделал стеллажи, будут иметь антикварную ценность. Поэтому я старался не повредить эту мебель, скрепляя элементы друг с другом.