Однако суждение находится не по другую сторону, а в самом же тексте. Сила, к защите которой обращается говорящий, возникает из движения самого же текста, из кружения постоянного в нем истока, рождающего образ за образом, представление за представлением:
спустя время, ты говоришь: движение – это луковица урагана,с которой разрушенными рукамираз за разом снимаем новую силу, еслипредставление было утраченоТогда как труд связывается с фигурой отца, защитная сила исходит из фигуры женщины. Женщина (возможно, мать) освобождает труд из замкнутого пространства и времени, из непосредственно предлежащей ему материи. Она привносит волю к воздвижению и продолжению жизни, она не оставляет работы над тем, что есть:
спрашиваю ее: как, после того, что случилось, ты делаешь это в доме? отвечает: знаю, что случилось, но это не мешает мне месить муку с водой в моем доме, удерживать этот дом («время земли»)
Говорение – это труд, как многократно и многосложно артикулируется в книге; но у говорения есть еще одно измерение, которое поднимает его над трудом, и выход в него осуществляется через женскую речь:
футбольное поле, преображенное взрывом; собрание женщин на его границах вокруг разрывающих землю звучащих конусов, несколько снимков с собрания, показанных после в главном здании под грохот медицинского вертолета;
слизистый крохотный свиток, и то, как он из меня выпал вместе с остатками пуповины; это не свиток это не женщина и это не тело, а то, что смотрит на остаток в воде вперемешку с кровью, ожидая звонок из центра, в районе схватки («фрагменты из цикла „лишенные признаков“»)
То, что зарождается, – не живое тело и не книга («свиток») как таковая, но такой способ речи, который приносит спасение более надежное, чем «медицинский вертолет». Стихотворение преображает схватку как военное действие в родовую схватку, причем рождается здесь сама речь, речь от речи поэта. Слово «схватка» вырвано из района схватки и отдано тому, что вот-вот родится, нарождающемуся, еще почти немому языку.
Схожую работу над языком Вальтер Беньямин описывает в эссе о Карле Краусе. Для Крауса, говорит Беньямин, цитирование тех текстов, которые он, пародируя, критиковал, было способом вырвать слово из контекста, чтобы его спасти: «В спасительной и карающей цитате язык проявляет себя как матрица справедливости»[1]. Беньямин приводит пример такой цитаты: Краус набирает слово Granat («гранат», но и «граната») в разрядку, G r a n a t, вырывая его из статьи противника. Так и у Рымбу слово «схватка» используется как орудие, выхватывающее речь из-под оружейного грохота и возвращающее ее матери, матрице-языку. Цитата, вырванная из контекста, возвращает, по мысли Беньямина, слово к истоку (Ursprung), а в стихотворении Рымбу способом вырвать слово «схватка» из района боевых действий оказывается врожденная полисемия поэтического языка.
При помощи полисемии автор добивается спасения речи через изменение, которое хочется назвать христианским словом «преображение». Оно упоминается в процитированном выше стихотворении и неоднократно встречается и в других текстах книги: «что-то вроде скульптуры знания с лицом, преображенным внутренним взрывом», «изгибаешь преображенный рот пустыми сообщениями мира без времени», «книга упадка, загруженная в пределы памяти и плоскость, на которой лежат лишенные признаков осколки создания, обдуваемые ветром преображения». Преображение – праздник, установленный в память о том, что божественная природа проявилась в человеческом образе Христа. Преображение, происходящее в стихах Рымбу, хоть и профанное, указывает на спасительную способность языка сохранять то, что подвержено материальному распаду и разложению. Это изображается в стихотворении, празднующем существование языка, начиная с самого заглавия, «праздник»:
когда кровь станет матовой, а матка волшебной, и земля станет вся изплодов – овощей и фруктов, вмерзших в землю,и мы будем собирать их, чтобы отнести на нефтяную вышку,где вместо откачивания нефти наши друзья играют музыку и что-топьют, я разрежу плоды, а из них посыплются семена значенияво множестве, предложу подруге съесть их, а она скажет: «ты что,хочешь обидеть меня?»нет, вот другие яблоко и перец, без семян, возьмиУтопическое возвращение языка в райскую матрицу, к «волшебному» изобилию, к плеторе значений не отменяет работы поэзии над его достижением, оно лишь указывает на то, что завершить такой труд было бы «праздником», восполнением всех затраченных сил. Стихи – залог влагаемых в говорение сил, и в самом акте говорения и заключается их надежда на полноту.
В таком преображенном языке люди, друзья собираются в «мы», чтобы праздновать свою общность, о стремлении к которой говорится во многих текстах книги. Сообщество живущих связано сообщением, переданным преображенным языком:
рот – шире ворот речиживот живет своей жизньювсе стало сильнее, строже,как будто бы пишется сообщениеСообщество, о котором идет речь, не превращает людей в одно синтетическое целое. Это сообщество тех, кто ищет границ с ближними и находит общность с ними в совместном нащупывании и проживании границ. Особенно это заметно, когда речь заходит об общности тех, кто связан сексуальным желанием. Сексуальное влечение обладает властью обращать влюбленных в одно синтетическое целое, стирая границу между ними. Разделение между «он» и «она» стоит в центре цикла «жизнь в пространстве»:
она наблюдает, как он становится ей…когда она взяла ее за плечив белой траве, она еще была «им», но двигалась на мне, как «она»…пусть эти двоебеседовать продолжают над гетеротопией взорванных построений,пока она\он лежит в комнате, отражая закон…проводится длительное собеседование о причине границ…Желание становится той силой, которая не только сближает, но и не дает этим двоим слиться в одно целое, и любая попытка трансгрессии через это разделение делает ощутимой цезуру между ними. Трансгрессивность тем не менее необходима, чтобы в процессе «собеседования о причине границ» как раз и выявить черту между «она» и «он»: «она\он». В этой двоякости полов с их взаимным притяжением черта изображает то невысказанное сообщество, которое не нуждается ни в объединяющем «и», ни в исключающем «или». Безмолвное сближение у немой черты обнажает желание целого и вместе с тем осознание того, что истинным его выражением является не слияние, а со-отношение:
проблема в самомсоотношении частей на отсутствующем целом; зрение вырвано в егопродление только вовнутрьСила, сближающая людей, не способна непосредственно соединить их, она нуждается в посредстве, посредничестве чего-то, что организует среду их сообщества. Таким посредником – истцом – за силу притяжения и становится поэзия как сообщение. Сетями сообщений связывается материя сообщества, организованная пусть не утопией коммунизма, но вещественной, земной коммуникацией. Сообщество, воспринимаемое посредством поэзии, существует в том же времени, что и сама земля – во времени земли.
тучи ночныхсообществ висят над бочками, раскинуты во все стороны старыелестницы, между ними – огонь восприятия;изменяя границы сухого тела, время землиАнна ГлазоваI
Жизнь в пространстве
* * *
* * *
* * *
вещи девушки* * *
переходит* * *
* * *
перехода* * *
становятся* * *
стать ей, стать странной машиной, не расположенной в пространстве страны* * *
перейти* * *
только коммунизм приводит в движение слова* * *
но есть ли там что-то от нас?* * *
действительной* * *
* * *
внутреннее слабо размещеноиначе* * *
* * *
* * *
то, что видитто, что говорит* * *
* * *
Примечания