Поэтому все типа: «Ох нееет!» И чернильного окраса отчаянье отверженности окутало меня, как черная тортилья депрессии обматывается вокруг буррито боли.
Мне требовалось поныть и поскорбеть, оплакать утраченную невинность, но фиг. Следовало так настроить вакуум, чтоб он сосал туман завампованных крыс, а на выходе давал завампованных крыс кусками. Поэтому пока Фу подцеплял к пылесосу свою науку, мне пришлось стаскивать Джереда с кухонной стойки, на которой он решил постоять и побиться в падучей по-крупному, птушто порог терпимости крысиного тумана уже перешагнул.
Джеред мне такой весь: «Сними их с меня! Убери их!» И машет повсюду теннисной ракеткой, чисто мельница, блин, а крысиного тумана возле него и близко не стоит — он по углам комнаты ныкается, как такой кипящий плинтус.
Поэтому я такая: «Да расслабься ты, Мартышка-Дрочишка, моими сапогами стойку поцарапаешь».
А Джеред это принял за сигнал и весь развизжался, как маленькая девочка. (Когда у нас с Лили была фаза готических Лолит, из которой мы с ней обе впоследствии вышли: я — из-за того, что кольцо в губу продела, и у меня латте капало на кружевные детали, а Лили — из-за того, что от рюшей у нее жопа толстая, — мы с ней ходили в парк Уошингтон-сквер и репетировали девчачий визг, но вот Джеред даже без репетиций визжал гораздо круче нас обеих, вместе взятых. Может, это у него из-за астмы. А мы с Лили зато делаем его на раз по жутким гляделкам.)
Кароч, я рада только, что Джоди у него кенжик отняла, птушто тут и глаза лишиться недолго, если он будет за него держаться, а я его с ног сшибу тем же торшером из нержавейки, который Графиня к Томми применила. (Только теперь он уже какой-то погнутый.)
Тут Джеред такой: «Ой-ё-ё-ой».
А я ему вся такая: «Твое трансвестицкое ссыкливое кунг-фу — не чета моему высшему кунг-фу бытовыми осветительными приборами».
А он такой весь ноет: «Я домой пойду. Ты мне больно сделала. Ты сосешь. Все это сосет. А у меня семейный ужин — со всей семьей, — а завтра я пойду в школу, меж тем как ты, Эбби Нормал, отъебись от меня и сдохни».
А я ему такая: «Отлично, сымай тогда мои сапоги».
А он мне: «Ну и ладно».
А я ему: «Вот и ладно».
И гораздо лучше было б, если бы он тотчас же вымелся нафиг, но мы сначала полчаса стаскивали с него мои сапоги: я сидела в кухонной раковине, а он на стойке, меня ракеткой охранял, птушто выяснилось, что у меня тоже довольно низкая терпимость, если меня пытается покусать крысиный туман.
Тащемта мы сняли с Джереда мои сапоги, и тут он решил все-таки остаться и помогать, птушто оказалось, что даже струйки кусачего крысиного тумана гораздо прикольнее семейного ужина. Тут Фу весь пылесос занаучил солнечными СИДами и чем не — и давай сосать туман, а это соска такая получается, что аще полный улет. (Голубой Боб-Строитель со своими железками рулит!) Это так четко, потому что мы видим, как туман засасывает, потом слышим такой «бум», когда СИД крысок опять твердыми делает, и они падают на дно пластикового барабана внутри.
А Фу весь такой орет, мотор перекрикивает: «Надо, наверно, их выгрузить и по клеткам рассовать, а то слишком плотно набьются. Лучше не сто сразу переселять».
А я ему вся такая: «Так давай их внутри оставим до рассвета, они тогда все уснут».
А Фу глядь на меня, весь такой удивленный, а я ему: «Заткнись, я тоже умею быть умной и жаркой».
А он мне типа: «Хор», — что я не понимаю, сарказм у него, или я точняк могу быть умной, или что я не жаркая. Но этого я так и не выяснила, птушто наш промышленный пылесос тут как раз начинает делать типа так: «фуф-туп плюх», а Джеред как давай опять визжать маленькой девочкой.
Выяснилось вот чего: из жопы у пылесоса выхлоп плюется этими вампокрысами, отсюда и эти «фуф-тупы», а плюется он ими прямо в стенку, отсюда «плюхи».