Как в песне поется, бежал!
Крамольники, вольные души.
Едва доходили сюда.
И сотнями гибли от стужи.
Гураны здесь жили всегда!
И край мы родной защищали
С молитвой: «Господь нас спаси!»
Мы свой «Капитал» изучали
В серебряных копях Руси…
Не мы под ружейные дула
По этим острогам прошли.
Но были еще караулы
Вдоль рек забайкальской земли!
И помнят, конечно, издревле
Чубатых и смуглых солдат
Болгарские Шипка и Плевна.
Высокие горы Карпат.
Легенды про войны и бури
Гураны доныне хранят.
Защитником был Порт-Артура
Мой прадед – казак из бурят!
Гураны из белого стана.
О вас я судить не могу…
И красные роты гуранов
Под Спасском на белом снегу…
И тридцать седьмые, как раны.
Как кровь на осенней стерне!
А сколько погибло гуранов
В последней – надеюсь войне!
Над степью бурятской бураны.
Знобящий студенистый снег.
И житель здесь прозван гураном.
Чалдонской земли человек!
Рассказ партизана
«В мутных зарослях болота
Третьи сутки мы лежим.
Кроет немец с миномета.
Гарь. Разрывы! Смерть и дым!
Лейтенант, мальчишка длинный.
Весь разбух, к воде припал.
В первый день осколком мины
Был убит он наповал…
Мы отходим дальше, дальше.
Рядом воду рвет фугас.
И на странном этом марше
С каждым днем все меньше нас.
Репродуктор глуше, глуше
Вслед хрипит из темноты.
Бьют из пушек. Вот и суша!
Партизанские посты…
По весне, в начале мая.
Время вспять во мне идет:
Не Берлин я вспоминаю -
Лето… Сорок первый год…»
Ночной вокзал
За день загнанный, утомленный,
Почивает люд городской…
В сонно-синих огнях неона
Хрипло дышит вокзал ночной!
В этом месиве тускло-пестром
Спят студенты, учителя,
Спят колхозники, спят медсестры,
И – солдаты, смяв кителя…
Спят на сумках и чемоданах
Работяги-отпускники,
Спит семейство смуглых цыганов,
Расстелив свои тюфяки!
На ступеньках средь шума, гама,
Еле втиснувшись в крепдешин,
Дебелая рыхлая дама
Ловко лопает беляши…
Да обмахивается платочком -
Духота и в ушах трезвон.
Может в техникум едет к дочке,
Или – к чаду в часть-гарнизон.
На девчат она смотрит прямо,
На издерганных алкашей.
В ней не меньше ста килограммов
Раньше съеденных беляшей.
У буфета старушка платит
За ватрушку и молоко,
Смотрит, щурясь, на кофты, платья,
На кольца из злата-платины,
Да считает горсть медяков…
Зал гудит и готов сорваться
На вагоны, как на редут!
Изможденного оборванца
Крепыши-сержанты ведут…
Прикорнула в углу старуха,
И сыта, довольна теперь!
Дверь с табличкой. Закрыта глухо.
Депутатской комнаты дверь.
А на улице – строй военных,
Стук колес… И бурлит перрон!
И, конечно, одни – в купейный,
А другие – в общий вагон…
Мне порою бывает страшно
И обидно за род людской,
Нутряным содрогаясь кашлем,
Хрипло дышит вокзал ночной!
Здесь встречают и провожают
Вечный узел людских проблем…
Отправление объявляют,
Да счастливой дороги. Всем!
* * *
Там долг выполняют не даром,
Коран – не «Интернационал»!
В горячих песках Кандагара
Наш мальчик убит наповал…
Домой он писал, что медали
Вот-вот уже выдадут им.
Над ним не метели рыдали,
Пески проносились над ним.
Друзья его в бой уходили
Под небом чужим и седым…
На кладбище мать голосила
А орден был вручен родным.
Теперь не имеют значенья
Слова – перед кем, кто в долгу?
Там долг выполняют! А чей он?
Я тоже сказать не могу…
Тебе еще жить бы да жить бы,
И весны с друзьями встречать,
И в сладостный вечер женитьбы
Невесту в уста целовать…
Спешите жить
Спешите жить! Не умирайте
В мещанской тине и тиши.
Навскидку точно выбирайте
Дела большие для души…
Спешите жить, не времените!
В огне сгорайте, не в золе,
И так спешите и живите,
Чтоб след оставить на землей
Спешите с добрыми делами
И не щадите щедрость сил,
Так, чтобы хлеб воспоминаний
В итоге жизни не горчил…
Спешите с яростною жаждой,
Спешите так, чтоб укорить -
На склоне лет себя однажды:
«Ах, сколько б мог я совершить!»
Скоростная стрижка овец
Встаем холодными утрами.
Еще в деревне храп густой!
Еще – сонливые туманы
Плывут над пашней и рекой…
«Включай!» И с грохотом и звоном
Несется эхо по холмам.
И пот струится раскаленный
По нашим жилистым телам!
Рывком! Одной подсечкой ловкой!
Стрижем, мускулисто склонясь.
И смотрят стриженые овцы.
Изжелта-белые, косясь…
* * *
На кладбище, невзрачном, деревенском.
Тугая оглоушит тишина.
Иные не дожили и до пенсий.
Болезни, да невзгоды. И – война…
И мысли, бунтовавшие крылато.
В немыслимой покоятся тут мгле.
И нет здесь правых, нет и виноватых…
Как плохо знали мы их на Земле!
Ответ иезуитам
Все же будем однажды мы биты:
«Кто позволил без Нас им Писать?»
И анкетами иезуиты
Будут грозно при всех потрясать!
Как тюремные синие блицы,
Нам юпитеры высветят лица…
Будут долго кипеть еще страсти,
Но анкеты свои теребя,
Их не будем винить в пристрастии -
Обвиним мы самих же себя:
«Об колючки мы в ваших темницах
В кровь изранили души и лица…»
Стихотворения 1977-1984 годов.
Повесть временных лет.1984 – 1993
Брату и сестре
Предрассветные вижу виденья:
Едем мы по полынным лугам,
Мать, смеясь, на переднем сиденье,
Лицо подставляет ветрам.
И под солнцем горит кукуруза
На полях позабытых хлебов,
Да по радио хрипло и грузно
Выступает Никита Хрущев.
Ах, далекого детства картины!
И как жаль, что мы их не вернем.
Едет старая наша машина,
И отец – молодой! – за рулем.
И неясно нам брезжат тревоги,
Но в предчувствии светлых забот,
Едем мы по вечерней дороге,
И закатно горит небосвод.
Гадание
Летней ночью старуха гадает.
Молодая на карты глядит.
И крестовый король изменяет.
А червонная дама молчит!
Там вдали полыхают зарницы.
Гром над крышами гулко гремит!
Молодой жуткой ночью не спится.
У окошка старуха сидит…
А в соседней избушке напротив.
Где чертей деревенских притон.
Третьи сутки, забросив работу!
Пьет кудлатый мужик самогон!
Хоть ответы на картах найдены.
Будут молнии ночь озарять…
(Еще ничего не разгадано)
Да возможно ли жизнь разгадать?
Упрямый старик
И ни уюта, ни квартиры
Он для себя не вымогал.
Как много думал он о мире,
Как много людям помогал!
И путь, как жгучее сомненье,
Война… Бараки лагерей…
И молчаливое презренье
Больших, посредственных, людей!
Стареет, кашляет недужно,
Вздыхает в вязкой тишине.
И понимает, что не нужен
Ни этим людям, ни стране,
Что по этапам, под, конвоем
Прошли в сомнениях года,
Что даже сам перед собою
Он не лукавил никогда,
Что и в предательские годы,
Себя ни разу не продав!
Без страха нынче он уходит,
Не победив, но проиграв…
Пока не ведают кумиры,
Его спровадив в немоту,
Что завтра дети конвоиров
За ним признают правоту!
Как стать писателем
На халяву маститые рады
С молодыми всегда выпивать!
Надо печень железную, надо!
Для того, чтоб писателем стать.
Семинары, застолья, парады,
Благодетелей – целая рать.
Но иметь сердце лживое надо
Для того, чтоб писателем стать!
Будут почести, слава, награды,
Только знайте о чем вам писать.
Но иметь душу подлую надо
Для того, чтоб писателем стать!
Почему ж молодые не рады,
Или совесть успели пропить?
Для того, чтоб писателем надо…
Может лучше им вовсе не быть?
Может быть, и не надо стремиться,
Может быть, не вина тут – беда?
Если не был – зачем становиться,
Если был – ты им будешь всегда!
Мировые дела!
Приходил он с работы усталый,
Чаще пьяный, довольный собой,
И такие программы включал он,
Где вели наши с «духами» бой.
Где мелькали и Бовин, и Цветов,
Фесуненко и кто-то другой…
И был самый гуманный на свете,
Самый, самый советский наш строй!
И с похмелья читал он газеты,
Возмущался, приняв пятьсот грамм,
Что на нашей прекрасной планете
Неуютно живется рабам!
Возмущался он, выпив, и теми,
Кто еще поклонялся деньгам,
И программу включал потом «Время»,
В мире не было лучше программ!
И маячили Цветов, Мулюков,
Фесуненко и кто-то другой.
Обозвав благоверную сукой,
Снова пил он, довольный собой…
И кричал: «Да примите же меры!»
В красный рот опрокинув стакан: