– Тогда уж «Победа» нужна, – заметил Петр Иванович, – в «Москвиче» неудобно впятером.
– Санек наш маленький, – сказала Марья Степановна, – он с нами на заднем сиденье поместится. Что сейчас спорить – ближе к тому лету решим!
Санька, шести лет от роду, сын Марьи Степановны и майора, вертелся тут же на кухне. Ему давно полагалось спать, но ведь здесь так интересно! К тому же, когда еще недавно папа с какими-то «лесными» воевал, а мама у тети Ани и тети Люси работала, за их детьми присматривая, и за Саньком тоже, куда ж его оставить – там ложились очень поздно. Особенно когда дядя Юра приходил и занимался «тренировкой подрастающего поколения», как говорил сам. Или же иногда по вечерам смотрели живое радио, на телевизоре КВН-49[8]. Точно такой телевизор стоит в кабинете у самого Сталина, на известной фотографии в газете! И Сеня с Людой мечтали КВН купить, а Санька к телевизору относился без восторга – уж больно плохо было видно на черно-белом экране размером с книгу, то ли дело кино, цветное, а иногда даже широкоформатное!
Отзвучал по радио гимн – и все жильцы, собравшиеся на кухне у «тарелки» репродуктора, чтобы прослушать новости, стали расходиться. И тут снова зазвучала музыка. Да какая!
«Вставай, страна огромная». Которой – и все это помнили – в недавнее военное время предваряли самые важные новости или речи самого Вождя!
Но голос был не товарища Сталина, а Левитана. Последние сведения из Китая – американские империалисты совершили новое преступление, сбросив еще одну, после Сианя, атомную бомбу. На этот раз – на Синьчжун.
Это название было во всех советских газетах не далее как вчера. Рассказ о подвиге китайских партизан (конечно же, в такой войне и у них должны быть такие, как наш Ковпак!), захвативших американскую авиабазу, с которой Макартур хотел бомбить Особый Коммунистический район, а возможно, и советскую территорию! Большое фото командира Ли Юншена, с биографией – все как у нас, из бедняков, подвергался угнетению, с юности участвовал в борьбе, имел твердые коммунистические убеждения, организовал партизанский отряд. Отчего китайские товарищи, захватив аэродром, не ушли, как следовало бы партизанам, а сидели в осаде? Так чтобы американцы оттуда взлететь не могли, с атомными бомбами уже на Владивосток или Иркутск! Теперь этого товарища Ли Юншена, наверное, уже нет в живых – выходит, он и те, кто были с ним, погибли за нас, за то, чтобы бомбы на наши города не упали? Значит, это истинно «свои» товарищи – и прощать их смерть было никак нельзя!
С минуту в кухне было молчание.
– Завтра с самого утра соли и спичек куплю, – произнесла наконец Вера Матвеевна, старейшая из жильцов, помнившая еще революцию пятого года, – и еще крупы. Кому сколько, говорите – возьму и на вас, если сумею дотащить.
– Только зажили хорошо! – бросила Людочка. – Да что за время такое?
– Вот вам и снижение цен, – сказал Сеня (который, уйдя с завода в институт на дневной, постоянно «стрелял» рубли до стипендии, стыдясь, что Люда получает больше него).
– Да, теперь бензина для населения долго не будет, – сказал Петр Иванович, – хотя, может, там, наверху еще договорятся?
– Не договорятся, – решительно заявил майор Колосков, – помните же, что от нас Макартур требовал, грозил: чтоб мы из Китая, а они туда? И будут американские танки на нашей границе стоять. Погано, конечно, но уступать нельзя. Тут как в драке: если началось, то или ты, или тебя! Эх, Маруся, опять не удастся нам вместе в отпуск!
И майор тяжело вздохнул.
– Я тоже в военкомат, – сказала Марья Степановна, – медработники ведь на фронте тоже нужны?
– А Саньку куда? В детдом не позволю!
– Как можно? Я еще давно с Анной Петровной и с Люсей договорилась. Чтобы, если что, наших детей вместе растить, чтоб не пропали. И Санек с ними рос, привык уже. Так что в люди его выведут, если мы не вернемся.
Сашка помнил – большую светлую квартиру у метро «Сокол», где жила «тетя Аня Лазарева, которая в самом ЦК работает и со Сталиным встречается»! Квартира была почти такого же размера, как эта – на одну всего семью! – но казалась тесной. Там были, кроме самой тети Ани, красивой и доброй, совсем не строгой – еще дядя Миша, военный в очень большом чине, и тетя Люся с дядей Юрой, они вообще-то жили этажом выше, но часто тетя Люся даже ночевать оставалась здесь, «коммуной хозяйство вести». И приходили какие-то военные, и были еще тетя Паша и тетя Даша, домработницы, они убирали, готовили, стирали. И были Владик, Петя и Анечка – «А ты, Санек, над ними старший, за них отвечаешь, когда вы вместе и взрослых нет», – но обычно по утрам приходила воспитательница из детского сада, который был в этом же доме, и забирала всех четверых; был еще маленький Илюша, который в садик не ходил. Мама, когда оставалась, то спала в одной комнате с тетей Дашей, ну а Санек с другими детьми. А еще там была целая комната без мебели, лишь с мягким ковром и даже чем-то вроде матраца на полу, на который совсем не больно было падать, когда дядя Юра учил: «Будь как ванька-встанька, падаешь вперед, вбок, назад – уходи в кувырок и вставай на ноги». Или надо было уворачиваться от бросаемых шариков для настольного тенниса – «учитесь перемещениям и дистанции», или кидать те же шарики в стену, и ловить или отбивать – «развивайте скорость реакции». А когда не было дяди Юры, его заменяла тетя Люся, или, реже, сама тетя Аня. Однажды Санька видел, как тетя Аня и тетя Люся, обе в штанах, в той комнате дрались друг с другом, не по-настоящему, конечно, но как в кино, махали руками и ногами, и деревяшками как ножами – увидев, что Санька и Владик смотрят, тут же прекратили и сказали, это наша игра, взрослая, вам пока рано. Или же играли на скорость, в «цап-царап, отдерни руку», или на внимательность, на короткое время показать картинку или разложенные предметы – после описать рисунок или заметить изменения на столе, были и другие подобные игры – или просто читали вслух. А еще тетя Аня и тетя Люся иногда разговаривали между собой на чужом языке – «итальянском», через полгода Санька запомнил довольно много слов. Жить там было интересно, но год назад папу наконец перевели в Москву, и мама теперь бывала в доме на Ленинградке лишь изредка. Тетя Аня и тетя Люся тоже бывали здесь, на Чистых Прудах, у мамы в гостях. После чего соседка Катя и стала подражать «самой Смоленцевой» – такое же платье, прическу, теперь пальто и шляпку хочу!
– Так не объявили же пока, – сказала Катя, – нет еще войны.
– И не объявят, – ответил майор, – американцы это такие сволочи, если нападут, то как Гитлер, без всякого объявления. Сначала атомную бомбу бросят, а после – сдавайся, кто живой! Но не дождутся – фрицев одолели, и этих тоже. А ведь в союзниках ходили – ну до чего подлый народ!
Санька еще не мог найти Америку на карте. Но в детском саду уже разучивал, вместе со всеми – «Покоя нет земле Китая под иностранным сапогом». Если взрослые говорят, что в Америке живут плохие люди – значит, так и есть?
– А Степка из двадцать третьей квартиры сегодня во дворе говорил, что его папа его маме сказал вчера: «Американцы наконец хуйлу усатому мозги вправят».
И в кухне все замолчали. Слышно был лишь, как хрипит не выключенный репродуктор и муха бьется о стекло.
– И кто у нас такой в двадцать третьей? – сурово спросил майор. – Хотя в жилконторе узнаем.
– Саня! – сказала Мария Степановна. – Никогда больше не говори такие слова. Те, кому надо, разберутся – а ты молчи!
И все разошлись по своим комнатам. Готовиться к уже наступившему трудовому, пока еще мирному, дню. 15 сентября 1950 года, пятница.
На следующий вечер
(монолог следователя ГБ)
Мой приятель из МУРа как-то сказал – как на пенсию выйдет, будет детективы писать. И мне присоветовал тем же заняться. А я ответил, а зачем нашим советским людям знать, что рядом с ними такие экземпляры обитали когда-то?