Скорее всего, при выборе позиции, несомненно, учитывалось, куда отступать в случае неудачи. Кто-то предлагал идти на Калугу, чтобы перенести туда театр военных действий и таким образом попытаться увести врага от Первопрестольной. Но Кутузов, (повторимся) понимал, что Бонапарт, рассчитывая по быстрее закончить невыгодную для него затяжную войну, рвется к Москве, чтобы там победоносно «закруглить» кампанию. Так пусть идет на Москву, а там видно будет. Хотя, конечно, в силу характера Михаил Илларионович старался это свое мнение не афишировать.
Принято считать, что Бородинскую позицию Кутузову предложил его бывший кадет и любимец, в ту пору 35-летний полковник К. Ф. Толь (так свидетельствовали Беннигсен и прусский штабной офицер из 1-го кавкорпуса русской армии Карл фон Клаузевиц), а для Михаила Илларионовича просто… Карлуша. А одобрил ее, по мнению Барклая, старый «коллега по ремеслу» Л. Л. Беннигсен, что тот категорически отрицал. Впрочем, кому только потом не приписывали авторство в выборе позиции: генералу Вистицкому, подполковнику Генштаба Гартингу.
Принято считать, что эта позиция прочно закрывала обе дороги, ведущие на Москву, – Новую Смоленскую, имевшую важное стратегическое значение (после битвы лишь по ней было удобно отходить к Москве: как известно, возможность для беспрепятственного отхода с поля боя «ставилась во главу угла» при выборе позиции!), и Старую Смоленскую, проходившую параллельно в 4 км южнее.
Простираясь на 6—8 км от Москвы реки до Утицкого леса, эта позиция давала возможность к размещению русских войск с необходимой для их численности плотностью сил.
…Кстати, смененный Кутузовым Барклай раскритиковал выбор полковника Толя: «Я поехал вперед, чтобы провести рекогносцировку позиций от Гжатска до Можайска. В представленном мною князю Кутузову донесении я не говорил о Бородино, как о выгодной позиции, но полковник Толь… избрал ее для сражения. Служа продолжительное время по квартирмейстерской части, он приобрел тот навык, который эта служба дает всякому мало-мальски интеллигентному офицеру, чтобы руководить движением нескольких колонн, но она не дает им надлежащей опытности, ни правильного взгляда относительно выбора позиции и ведения боя…» Досталось в оценке выбора Бородинской позиции от Барклая и Беннигсену, у которого он когда-то был в подчинении, со слов Барклая якобы имевшего неограниченное влияние на Кутузова. Впрочем, трудно было ожидать от обиженного Михаила Богдановича совершенно бесстрастной оценки. В свою очередь, Беннигсен обходился с Барклаем свысока, обыкновенно не замечая того вовсе, правда, по свидетельству Д. П. Бутурлина однажды он вдруг вышел из себя и при всех обругал бывшего военного министра, как мальчишку. О Бородинской позиции Беннигсен высказался весьма конкретно: «Я не говорил о Бородино как о выгодной позиции, но полковник Толь… избрал ее для сражения». Категоричный Багратион прямо писал Ростопчину: «Все выбираем места и все хуже находим»…
Вполне возможно, что помня об уроках Аустерлица, самым лучшим из возможных вариантов исхода генерального сражения с сильнейшей европейской армией во главе с лучшим полководцем того времени, Кутузов, очевидно, считал ничейный, но и об этом предпочитал помалкивать. Поэтому, готовясь к нему, он выбрал позицию удобную для сугубо оборонительного сражения. Тем более, что такой крепкий профессионал без заметно слабых мест, как генерал Паскевич, откровенно признавал, что «в открытом поле противостоять Наполеону трудно».
Судя по тому, что нам известно, местность на Бородинском поле была сильно всхолмлена, покрыта кустарником с перелесками, и пересечена большим количеством речек (Колоча, Война и Семеновка) и ручьев, образовавших глубокие овраги, мешавшие наполеоновской армии не только свободно маневрировать, но и разворачиваться из штурмовых колонн в линию перед решающей атакой. Тесно сбитые неприятельские колонны станут прекрасной мишенью для русской артиллерии, выставленной на заранее выбранных позициях.
Правый фланг и, отчасти, центр русских хорошо прикрывался высоким и обрывистым (более 20 метров!) берегом реки Колочи. Левый фланг подходил к мелкому, но сильно густому и заболоченному Утицкому лесу, что затрудняло его обход.
Позиция русских возвышалась над местностью и была очень удобной для артиллерии. Наступающий противник оказывался у них как бы на ладони. В глубине позиции местность тоже была лесистой, что позволяло удачно расположить и замаскировать резервы. И хотя поле, открытое для наблюдения со стороны противника, не имело в центре и на левом фланге серьезных естественных препятствий, усиливающих оборону, все же, Кутузов признал, что лучшего поля ему на подходе к Москве «в сих плоских местах» уже не найти. Об этом же писал и один из главных военных авторитетов той поры более или менее беспристрастный Клаузевиц: Россия вообще «бедна позициями», поэтому «полковник Толь не был в состоянии найти лучшей позиции, чем при Бородине». Он вообще весьма своеобразно охарактеризовал Бородинскую позицию: она «являлась парадной в том смысле, в котором этот термин применяется к лошадям, которые на первый взгляд обещают больше, чем могут дать».
Принято считать, что особо много беспокойств и даже недовольств вызывал левый фланг русской позиции. «Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством» – писал царю Кутузов. Все тот же Клаузевиц, критикуя расположение левого фланга, почти параллельного движению противника и, соответственно, «не перпендикулярного пути отступления», так охарактеризовал инженерное оснащение позиции левого крыла: «ни одно из этих укреплений не могло выдержать серьезного штурма… Все же надо сказать, что укрепления внесли свою долю в сильное и мужественное сопротивление, оказанное русскими».
Будучи человеком крайне осторожным – «лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым» – и многоопытным, Кутузов явно постарался подстраховаться на все случаи жизни. Несмотря на все возражения Барклая, он очень сильно укрепил свой и без того очень сильный правый фланг. От Бородино до Маслово встали четыре корпуса и казаки Платова, а в самом Маслово еще и выстроены флеши с тяжелой артиллерией и отрядом под началом генерал-майора П. П. Пассека. Масловские флеши с их мощной батареей так и не примут участия в сражении, но их наличие по мнению ряда исследователей (например, Б. В. Юлина) не позволяло неприятелю обойти правый фланг русских и перерезать им отход в случае неудачи на Можайск по Ново-Смоленской дороге.
Это могло бы стать катастрофой для русской армии!
Не следует забывать, что в нескольких километрах севернее Маслово шел Гжатский торговый тракт, который через Марфин брод выходил в… тыл русских войск у Можайска. Наполеон умел мастерски перебрасывать свои войска через водные преграды с заходом в тыл врагу. А ведь такие маневры были известны Кутузову «на собственной шкуре», например, по войне 1805 г., где ему пришлось умелым маневрированием «уносить ноги» вдоль Дуная из-под Вены после капитуляции Макка под Ульмом.
Это сейчас известно, что Бонапарт пошел по двум Смоленским дорогам (Старой и Новой), а в тот момент за ним оставалось право на неожиданный маневр.
Вот исследователи (в частности, Б. В. Юлин) и не исключают, что Кутузов очень опасался, как бы мощный (24-25-тысячный!) корпус Богарнэ не был направлен именно по Гжатскому тракту. Масловские дальнобойные пушки, простреливали этот тракт, причем, речь по предположению Б. В. Юлина идет не об эффективности обстрела по конкретным единичным целям, а о допустимости и актуальности огня по площадям занятым большими массами войск, в частности по походным порядкам пехотного корпуса. Если это так, то они могли задержать врага и дать Кутузову успеть свернуть позицию и отойти назад!?