Остальные этажи – это длиннющий коридор с холлом посередине и сорок четыре комнаты, расположенные с двух сторон длиннющего коридора, почти все из которых на четыре человека. Видимо проектировали корпуса какие-то неведомые поклонники Даниила Хармса:
ну и так далее.
Ну, у нас, конечно не сорок четыре чижа, а четырежды сорок четыре, причем большая часть и не чижи, а чижихи. Внизу при входе сидела вахтерша, старушка-божий одуванчик, которая блюла быт и нравы корпуса. И зачастую это были не старушки, а эдакие старушенции, которые поспорили бы по поводу своего физического и нравственного состояния с любым из студентов. Эдакий Савельич в юбке при новоявленном скопище Петров Гриневых.
Звали вахтера на деревенский лад почти по родственному баба Фекла или баба Вера, на крайний случай тетя Надя или тетя Поля и отвечала она за все: за дисциплину и за драки в корпусе, за то, чтобы в двенадцать ночи обязательно везде выключался свет и закрывались входные двери. Короче, за все, за что нельзя было спросить со студента, отвечал вахтер. Они знали в лицо почти всех проживающих в корпусе и, как рентген, безошибочно определяли куда и зачем выскакивает из здания в вечернее время жилец.
* * *
Почту приносили на первый этаж на специальный столик или в ящик с ячейками, а оттуда уже ответственные забирали ее на этаж. Но это, когда студенты жили в общежитии. В период каникул, особенно летних, редкая корреспонденция так и оставалась на первом этаже.
Многие рыцари неустроенного быта, у которых временно жизнь не сложилась, их вычистили из общаги или даже заставили покинуть стены Альма-матери, продолжали получать письма на общагу. И если это дело замечалось вахтером, мог разразиться скандал и достаточно громкий.
Так и произошло с одним знакомцем. Заскочив поутру в корпус ФДС он стал листать пухлую кипу писем, уведомлений, оповещений и прочих документов, доставляемых почтой. Вахтер моментально опознала лже-студента и строгим голосом потребовала:
– А, ну, положи немедленно почту!
– Сейчас, досмотрю и положу.
– Немедленно положи почту!
– Ну, сейчас, что я воровать ее буду, что ли? – одно письмо он уже отложил, намереваясь его забрать.
– Я кому сказала, немедленно почту положь в зад! – терпение вахтера не безгранично. – И письмо возверни на место и не трожь!
– Ага, сейчас! А фонтан с лебедями тебе не надо? – просматривающий письма уже тоже разозлился и невзначай вспомнил широко популярную тогда у нас поговорку про фонтан и лебедей.
На его беду, недалеко от общаги разбросалось вдоль улицы Дружба посольство КНР, а напротив в скверике расположился живописный прудик, заселенный белыми лебедями. Разъяренная вахтерша, ни слова больше не говоря своему оппоненту, снимает трубку телефона:
– Алло, это милиция? Тут неизвестный бандит вторгшийся в общежитие МГУ грозит утопить меня в пруду у китайского посольства.
Неизвестного охотника до писем только и видели! И еще неделю он не смел показаться где-то здесь вблизи от этого корпуса, боясь хотя бы просто пройти по дорожке рядом с окнами первого этажа.
* * *
На филфаке организуются, организовывались экспедиции на север в глухие деревни, в заброшенные местности, что бы изучать фольклор, записывать истории, собирать пословицы и поговорки, а этот фольклор жил и развивался рядом, на этажах общежития, в курилках учебного корпуса. Как-то я забрел на лекции по современному фольклору. Обычно они не прельщали меня, а тут неведомыми путями занесло неприкаянную душу в учебную аудиторию.
Читал лекцию профессор Аникин:
– Народ сам находит героев своих песен и сказаний. Среди них Владимир Ильич Ленин, Василий Иванович Чапаев…
Я забылся. Я сидел и размышлял, почему песни, сказания и легенды, которые неизвестно кто и где слагает и придумывает относятся к фольклору, а анекдоты и поговорки, которые у всех на слуху и которые рождаются чуть ли не на наших глазах, фольклором не считаются.
Поэтому, когда возникла небольшая пауза в словах лектора, я автоматически, но, как оказалось, достаточно громко, добавил:
– Петька, Анка, Софочка, Никита Сергеевич Хрущов…
Мои слова прозвучали громко, словно дополнение к лекции. В аудитории захихикали. Аникин помолчал. Потом сказал: «Глупо!» и продолжил лекцию.
Почему глупо я не понял тогда и не понимаю сейчас, ведь загадку «Не снегирь, а шейка красная» он все-таки отнес к современным русским загадкам в своем учебнике?
* * *
Совсем недавно встречаю приятеля:
– Привет!
– Привет!
– Как дела?
– Да так, помаленьку. Перебиваемся потихоньку с черного хлеба на красную икру.
И вспомнилось. Старое. А ведь словно вчера случилось, будто только-только произошло.
Сидим в комнате. Есть хочется до невообразимости. Но последние копейки вытащил из карманов позавчерашний поход в «Ракушку». Теперь остается только ждать.
Может быть нас кто-нибудь пожалеет и отвалит чего-то съедобного типа картошки, которую можно поджарить, или сварить, или на самый худой случай сварить в мундире.
Или кто-нибудь появится с карманом полным денег и можно будет купить картошки. А картошку всегда можно… Ах, да! Я уже это говорил.
Или кто-нибудь просто придет и принесет… Тоже, кажется, уже было
И вдруг и вправду прибегает девочка из соседней комнаты и к Малышу.
Малыш – это тоже девочка, только очень маленькая по комплекции из Краснодарского края. Она поступила прошлым летом, соответственно училась на курс младше, и почему-то была знакома с половиной второго этажа, где жили философы.
– Малыш, там к тебе от папы кто-то приехал, на вахте ждут…
Малыш вскочила и побежала. Возвращается минут через двадцать. Папа у нее капитан воздушного лайнера, то бишь здоровенного самолета, снующего по воздушным просторам всего мира. Какие-то спец перелеты. И вот он передал с оказией для Малыша трехлитровую банку полную красной икры. А у нас к той икре половинка позавчерашней булки черняшки. Поднапряглись и еще булку взяли. Вот и пошло с тех пор:
– Перебиваемся потихоньку с черного хлеба на красную икру!
Еще одна поговорка. Может дальше нашей компании и не вышла, но все-равно неплохая.
Ходил к нам мой земляк из Винницы Серега Тихарев. Студентом он не был никогда. Просто не получилось. Может финансовые проблемы в семье не дали возможности, может еще какие причины. Но ведь не это главное. К примеру, Валентин Пикуль не имел высшего образования, а какой был писатель!
Короче, мы не признавали дискриминацию по образовательному признаку и вообще были в те времена полными демократами.
Как-то выдался свободный от занятий денек, а может сами организовали свободный день и поехали куда-то на книжную ярмарку. Время от времени вдруг кто-нибудь загорался подспудным желанием и набиралась группа, которая ехала на какой-нибудь книжный развал.
Могли поехать в Тулу, я ездил в Тульскую область, могли поехать в какие-нибудь Бельцы, а то и в Кишинев, короче, туда, откуда прилетал слух, что там в свободной продаже появились хорошие книги.
Книги – это была валюта. Даже, если у тебя уже есть подобные экземпляры, даже, если тебе и вовсе не нужны книги, ты всегда можешь их продать, обменять, подарить в качестве ценного подарка.
Не помню, какие книги были привезены в тот раз, тем более я с ними вместе не ездил, но помимо прочего Женечка Вилиев привез большой поясной портрет, на котором был изображен Эрнест Хемингуэй. В сером свитере со своей шкиперской бородкой он смотрелся очень импозантно. Портрет повесили сразу при входе в комнату и он как бы просто преобразил все помещение.
А к вечеру приехал Серега Тихарев. Портрет он заметил сразу же.
Вначале подошел, затем отошел шага на два, насколько позволяли размеры помещения, постоял, разглядывая изображение, как бы пытаясь что-то прочитать в глазах Эрнеста, сложил пальцы так, чтобы между ними осталось маленькое отверстие, и посмотрел на портрет через это отверстие, как делают ценители живописи в третьяковке, а потом, наконец, произнес: