– Молодой человек! Молодой человек! – услышал я визгливый женский голос. Такими голосами обычно обладают бывшие работники культуры и бывшие комсомольские вожаки.
Я оглянулся. Ко мне бежала, путаясь в большом поролоновом кресте, что делало ее бег более чем забавным, одна из тех бойких дамочек, которым вера в коммунистическое светлое будущее не мешает обивать пороги всех доступных церквей и храмов. Со своим крестом она была похожа на Ленина с надувным бревном.
– Молодой человек! Вы потеряли свой крест! – с явным сочувствием моему горю сообщила она.
– Это невозможно, – спокойно ответил я.
– Извините, – растерялась она, – мне показалась, что на вас его нет, и я…
– Вы правы, его нет, но я ничего не терял.
– Как?! – она не верила своим ушам.
– А так, что у меня его просто нет.
– Но почему?
– Потому что он мне не нужен.
– Но так нельзя! – она раскрывала и закрывала рот, как выброшенная на берег доисторическая рыбина, – у каждого должен быть крест. Так завещал нам господь.
– Но зачем?
– Чтобы с честью его нести. Посмотрите на этих людей. Видите, у каждого свой крест. Или вы думаете, что все они ошибаются, а вы один прав?
– Я не знаю, куда и зачем идут эти люди. Да мне это и не интересно.
– Как, вы не знаете, что такое идти плечом к плечу с теми…
– Не знаю. К тому же для этого тоже не обязательно тащить на себе крест.
– Не кощунствуйте! Господь заповедовал нести крест, а не рассуждать. В этом заключена его любовь, которая…
– Я предпочитаю другую любовь.
– Вы даже не представляете, чего лишаете себя этими рассуждениями! Вы лишаете себя смысла.
– Какого?
– Такого, который в кресте. Чтобы его понять, надо стать одним из нас, надо взвалить на себя посильный крест и нести до тех пор, пока его нельзя будет сбросить и насладиться отдыхом после дел праведных…
– Но я уже наслаждаюсь отдыхом. К тому же многие так и не могут сбросить свой крест, – сказал я, указывая на надгробье, над которым возвышался огромный стальной крест.
– Замолчи немедленно! Иначе тебя лишат права сбросить свой крест! А это… – она не нашла нужное слово.
– Ну и что? Зачем мне право сбросить крест, если я уже от него свободен?
– Подумай! Ты обрекаешь себя на жизнь отщепенца! Подумай, пока у тебя еще есть шанс стать одним из нас!
– Но я не хочу быть одним из вас.
– Тогда ради чего ты будешь жить?
– Мало ли. Ради солнца, ради воды, ради кружки пива. В мире полно интересных вещей, гораздо более интересных, чем перемещение тяжестей крестообразной формы.
Женщина затряслась от бессильной злобы. Сжав кулаки, она принялась что-то кричать об участи тех, кто ослушался воли Распределителя крестов, но я ее больше не слушал. Оставив ее с ее крестом и ее злобой, я бодро зашагал прочь от этой толпы, навстречу солнцу, навстречу ветру, навстречу свежему воздуху. Мне стало смешно, как люди, превратившие собственную жизнь в проклятие, умудряются на полном серьезе грозить проклятием тем, кто, пусть даже безуспешно, пытается сделать ее праздником здесь, сейчас, всегда. А больше всего меня веселило то, что всегда находятся те, кто готов им верить, готов взваливать на себя какой-нибудь крест, и тащить его вслед за другими, не имея никакого понятия о том, кому, зачем и для чего вообще это нужно.
ИИСУС И ТОЛСТОЙ
Встретились как-то Иисус и Лев Толстой. Посидели, поговорили, вкусили чаю или чего покрепче…
А потом отпустило обоих.
В древнем Риме, во времена, когда первых христиан сжигали на кострах, вокруг костров собирались римляне. Они выпивали, закусывали, играли с детьми, и если день проходил удачно, говорили друг другу, показывая на костер:
– Право, славный был христианин.
Надо сказать, что Лев Толстой никогда не читал Иисуса по вполне понятным причинам. Правда, Иисус тоже никогда не читал Толстого. Но разве ж это проблема?
Будучи христианином, Толстой регулярно молился Иисусу. Иисус же ни разу не молился Толстому. Другого бы это задело, а Толстого нет. Такой вот был человечище.
Толстой, и это очевидно, мог быть и одновременно не быть Львом. И все бы хорошо, но, будучи христианином и человеком логичным, он подозревал, что подобная неопределенность греховна и вообще недопустима ни под каким видом. Поэтому каждый раз, когда Иисус являлся ему во сне, Толстой умолял его помочь разобраться в этой проблеме. Иисус же только смеялся и убегал от Толстого на средину озера. Толстой по воде ходить не умел даже во сне, поэтому ему ничего не оставалось, как терзаться сомнениями на берегу. И вот однажды вместо Иисуса ему приснился человек азиатской наружности, который ловил рыбу в небе над его графским озером.
– Что ты здесь делаешь? – возмутился граф.
– Я? Ловлю рыбу, и это также очевидно, как то, что ты маешься всякой херней.
Понял тогда Толстой, что это не простой браконьер, упал перед ним на колени и взмолился о помощи.
– Выброси все это нахрен, – ответил рыбак и полез на небо, отцеплять зацепившийся за облако крючок.
Проснувшись, Толстой громко послал всех на хуй, скинул свои графские портки и пошел пить с мужиками самогонку.
Однажды Толстому явился Налоговый Инспектор.
– Веришь в меня? – строго спросил он.
Толстой сначала растерялся, но вскоре понял, что это уже другая история.
Начав писать, Толстой вдруг понял, что Иисуса распяли по лингвистическим причинам. Ведь если бы толпа кричала по-русски, «распни» можно было бы легко переделать в «раз пни», и все бы закончилось анекдотом.
Другим результатом лингвистической подмены, по мнению Толстого, стала всеобщая неприязнь к жрицам любви. И все это только лишь потому, что какой-то урод заменил «кинуть палку» на «закидать камнями».
Однажды по запарке Толстой сам себе явился во сне. Неизвестно, чем бы это могло закончиться, не вмешайся вовремя в это дело Иисус.
Доказано, что Толстой верил в Иисуса, но верил ли Иисус в Толстого?
Однажды Толстого перепутали с Карлом Марксом… Такая вот грустная история.
Одно время Ленин, имевший привычку примазываться третьим, буквально по пятам ходил за Толстым и Иисусом. Один раз Иисус не выдержал:
– А пошел ты к Марксу! – грубо сказал он Ленину. Не подумав, блин, сказал!
В другой раз Толстому приснился не Иисус, а Достоевский.
– Рукописи не горят, – сказал он, подтирая зад каким-то древним свитком.
Однажды Толстой, желая наказать врага, огрел его носилками. После этого Толстого три дня мучил радикулит. Тогда-то у него и родилась великая мысль, которая в последствии стала известна в некой извращенной форме.
– А где Карлсон?
– Он улетел…
Наркоманская сказка.
Весна – это когда распускаются почки и дают метастазы в печень.
Ну и что, что я сплю с его женой? Он же спит с моей любовницей.
Он очень любил детей. Бывало, снимет презерватив, и налюбоваться не может.
Лучший бальзам для души – это неприятность ближнего.
Переводится ли филфак как сексолюбие?
Согласившись помочь с долгами, он начал с супружеского.
О рефлексах и замещении: Многие девочки, мечтающие о собаках, выходят замуж за военных.
Лучше казаться дураком, чем казаться умным.
Два токаря на плющихе.
Мама мыла Раму, напевая: «Харе».
Пролетариату нечего терять, кроме собственных цепей, колец, колье…
Нет зубов – нет и кариеса.
Сидят и кушают бойцы товарищей своих.
Нелепо ли ебашить братьев?
Моралисты, особенно в рясах, всячески стараются дискредитировать так называемые внебрачные сексуальные связи или блуд и всячески навязывают брак как нечто нравственное и единственно верное. Но что такое брак? Это коммерчески-юридический договор, закрепляющий за сторонами определенные права и обязанности. Не спорю как коммерческая сделка брак достаточно часто бывает необходим. Но как коммерческая сделка, не более. Отрицая внебрачную любовь, моралисты отрицают любовь вне коммерции или любовь ради любви и признают только продажную ее часть. С другой стороны, при покупке какой-нибудь майки мы готовы перемерить весь магазин, тогда как при выборе спутника жизни должны брать первое попавшееся или кота в мешке.