Александр и Евгений переглянулись, не поняв услышанного.
– Это он по-немецки, что ли? – удивился Евгений. – Нихт ферштейн, дедушка!
– Я говорю: Ноннку ищите, за бутылкой пришли? – задал, более развёрнутый вопрос, Николай Иванович.
– Нет, – первым сообразил Евгений, – у нас тут, скорее, научно-исследовательская экспедиция.
Старик обрадованный возможностью хоть с кем-то сегодня поговорить, подошёл ближе:
– Не надо, никогда у неё не берите. Вы же молодые, здоровые, а у Ноннки один спирт синтетический.
– Дед, примем к сведению,– пообещал Евгений. – Спасибо за предупреждение.
Николай Иванович, довольный завязавшимся разговором, подошёл ещё ближе и решил задать друзьям вопрос терзающий его, по-видимому, уже долгое время:
– Вот самогонку она раньше гнала. Что, скажешь, плохая самогонка была?
– Нет, дед, – ответил Евгений, – не помню, чтобы я такое говорил.
– Ну вот. А теперь? Сколько она, змеюка, людей потравила. Оно ей всё аукнется, вот увидите.
– Всё, дед, замётано – к гадюке мы не пойдём. – Евгений всё-таки не забыл, что пришли они сюда по делу. – Скажи-ка нам лучше, ты на этой улице всех знаешь?
Старик всем своим видом продемонстрировал такое неподдельное недоумение от услышанного вопроса. Он заглядывал друзьям прямо в глаза и улыбался, словно не понимая, всерьёз ли его об этом спрашивают. Как если бы ему вдруг задали вопрос: «Почему дважды два – четыре?». И у старика были на то причины. Сейчас объясню.
Николай Иванович Тихонов жил на этой улице с самого её основания в 1952году. На этой улице стоят два дома, в строительстве которых, Николай Иванович принимал активное участие. Это его собственный дом и дом Дмитрия Алексеевича Амосова, которого он считал самым близким человеком.
Николай Иванович и Ольгин дед познакомились на Курском вокзале Москвы в июне 1945года. Дмитрий Алексеевич, сидел на чемодане, на перроне, и ожидал поезд до Владимира. В тот день вокзальная милиция отлавливала беспризорников. Одного такого, это был Колька Тихонов, мимо Дмитрия Алексеевича вёл молодой сержант.
– Что, не хочешь в детприёмник? – спросил Дмитрий Алексеевич насупившегося парнишку.
– А кому охота с волей расставаться, – пробурчал Николай и добавил, чтобы слышал, держащий его за шиворот, милиционер, – всё равно, ведь, сбегу. Как Монте-Кристо.
Дмитрий Алексеевич засмеялся и обратился к милиционеру:
– Сержант, отпусти парнишку.
Просьба сержанту не понравилась, и он собирался ответить грубо, но после того, как Дмитрий Алексеевич поднялся, и стали видны его награды, и сидевшие рядом на своих узлах фронтовики тоже привстали, он козырнул, отпустил Николая и удалился с перрона. Дмитрий Алексеевич накормил Николая и расспросил его о родителях и дальнейших планах Николая на жизнь. Отец и мать Николая погибли вместе в первые месяцы войны, а о других своих родственниках он ничего не знал. Дмитрий Алексеевич сам в 20-х годах потерял родителей, бродяжничал, и едва остался жив. Дмитрий Алексеевич предложил Николаю поехать с ним во Владимир. На тот момент, у Николая были другие планы на свою жизнь, но что-то заставило его довериться этому офицеру. К тому же, он медик, как и его погибшие родители. Скоро Николай понял, что эта встреча – подарок судьбы, а подарки надо ценить. Дмитрий Алексеевич стал ему и отцом, и старшим братом, и учителем, а чуть позже, даже свояком.
Во Владимире им приходилось жить, то при госпитале, то в съёмных комнатах. К учёбе в школе Николай не проявил ни малейшего интереса. Пытался убедить Дмитрия Алексеевича, что его нежелание ходить в школу, это последствие глубокой психической травмы. Дмитрий Алексеевич согласился, что лень – это действительно глубокая психическая травма. Единственно, к чему пристрастился Николай – это к чтению. Дмитрий Алексеевич сам был заядлым книгочеем, и все положенные ему наградные тратил на покупку книг.
В шестнадцать лет Николай официально начал свою трудовую деятельность в госпитале на должности медбрата. Но большую часть рабочего времени, он проводил в госпитальном гараже, увлечённо потроша внутренности различным механизмам.
В 1952году Николай и Дмитрий Алексеевич в один день женятся на сёстрах Фогель. Дмитрий Алексеевич, а ему уже было сорок два, взял себе в жёны старшую сестру Марию. А Николаю досталась младшая Анна, его ровесница. Конечно, если честно, в женитьбе Николая, больше сыграло свою роль желание во всём подражать Дмитрию Алексеевичу, но впоследствии, жалеть о своём выборе ему не пришлось. В тот же год построили они свои дома, на выделенной им земле. Выстроились в рекордные сроки – стройкой руководили сёстры Фогель, вернее, теперь уже Мария Амосова и Анна Тихонова. Их дома стали первыми на этой улице, первыми во многих смыслах.
Теперь-то вы понимаете, почему вопрос Евгения, вызвал у Николая Ивановича такое замешательство.
– А кому ж ещё знать, как не мне, – сказал Николай Иванович. – А вы кого здесь ищете?
– Ольгу, – Евгений показал рукой в сторону дома, – Вот это, Ольгин дом?
– Какой?– спросил старик, глядя не по направлению руки Евгения, а прямо ему в глаза.
– Да вот этот, вот этот, – Евгений ещё несколько раз энергично махнул рукой в сторону дома.
– Какой Ольги? – старик продолжал смотреть на Евгений в упор.
– Молодая такая, симпатичная. Её дом?
– А фамилия-то как?
– Не помню, забыл. Родинка у неё вот здесь, – показал Евгений на своём лице.
– Учительница, что ли?
– Не знаю. – Евгений тяжко вздохнул и решил дать старику ещё одну подсказку, – волосы у неё такие, не слишком тёмные, вот до сюда.
– А-а, – дошло до старика, – так тебе, может Ольгу надо?
– А я как сказал?
– Ольга, учительница. Волосы у неё с родинкой, точно, – вспомнил дедушка. – Так она дальше живёт, на соседней улице, через два прогона. Точно тебе говорю, к бабкам не ходи.
Как ни убедителен был дедушка, а Евгений сомневался:
– Да нет, быть не может, – и тут он замечает, выходящую из соседнего двора высокую пожилую женщину. – А вот мы сейчас у бабушки и спросим.
Но вперёд Евгения к бабушке двинулся старик:
– Смотри тут чего, Анюта. Ребятишки учительницу с волосами искали, да улицей промахнулись, – при этом старик, стараясь, чтобы не заметили друзья, руками и лицом подавал бабушке какие-то знаки.
Бабушка спокойно прошла мимо старика, не реагируя на его тайные предупреждения, словно он, до этого, только так и общался с ней. Она взглянула на друзей и повернулась к старику:
– Что ты всех баламутнишь всегда. Вот он, – она показала на Евгения, – Олюшку нашу вчера провожал.
– Точно, – пришёл в себя Евгений. – Это же вы вчера мне в глаза слепили, когда телеграмму принесли. Тётя Аня. Я вас по голосу, по акценту узнал. Всё, точно этот дом, – радостно сообщил он этот очевидный факт Александру, и взгляд его переместился на старика. – А ведь ты, дедушка, нас отсюда явно сплавить хотел. Зачем?
Старик не считал это проступком:
– А вдруг вы бандиты какие, домушники? Посуди сам: дом не знаю, фамилию не помню – чего пришли? Подозрительно.
– Мы просто в гости пришли, – признался Евгений. – Познакомиться.
– Здрасьте-пожалуйста! Да как же это по вам поймёшь, что вы в гости пришли? – усмехнулся дедушка. – Ну, цветы, ну, конфеты – это я ещё допускаю, что это излишество. Но за знакомство вы чай будете пить что ли?
Поняв, куда ведёт цепь незамысловатых дедушкиных рассуждений, бабушка остановила его:
– Ну, Николай-искушатель, всё ты всегда к бутылке приведёшь.
– Да кто ещё молодёжи подскажет, как по-правильному, Анюта? Я же не для себя стараюсь.
– Действительно, – согласилась бабушка, – кто ещё молодёжь такому научит, кроме тебя? Не знаю таких людей.
Александр, как вы заметили, в разговор не вступал. Он вообще все разговоры, кроме как о литературе, о философии и о науке, ну, ещё немного о политике, считал пустыми. Разговаривать с ним на бытовые и повседневные темы было невозможно. Более пяти минут он не выдерживал и внутренне начинал психовать. Он искренне не понимал, как можно толковать о мелочах. Сам-то он всегда был занят обдумыванием задач вселенского значения и заниматься вопросами обывательского направления, он считал ниже своего достоинства. С такой мамой, как Анастасия Сергеевна, это было возможно. Всю хозяйственную деятельность, от закупки продуктов до ремонта квартиры, она вела одна, без участия сына.