Дед всё-таки убедил Андреева, и писатель доверил ему труд всей своей жизни – «Розу мира», которую он начал писать во Владимире. Для того чтобы выносить из тюрьмы то, что Андреев успевал написать, дед придумал следующее. Он начал приезжать в изолятор с папкой набитой разнообразными медицинскими бумажками: рецептами, медицинскими картами, вырезками из медицинских журналов и тому подобным. Он небрежно бросал папку для досмотра, а потом очень аккуратно выставлял свой чемоданчик с инструментами. Естественно, тщательней рассматривали содержимое чемоданчика в поисках запрещённых предметов, а разбираться в содержании бумаг желающих не находилось. Вот в этой папке дед свободно выносил черновики «Розы мира». А через некоторое время, он просто уговорил начальство тюрьмы не препятствовать работе Андреева. Когда начали освобождать политических, Андреева неожиданно перевели в Москву, и проститься им не удалось. А рукопись «Розы» дед попросил начальника тюрьмы передать жене Андреева. Она приехала на свидание к мужу, ещё не зная, что он в Москве. С тех пор Дмитрий Алексеевич о писателе ничего не слышал. И только прочитав купленную Ольгой «Розу мира», он вдруг собрался разыскать его вдову. Он говорил Ольге, что должен ей передать что-то важное, принадлежавшее писателю. Но так и не успел этого сделать. Год назад Дмитрий Алексеевич Амосов умер.
Ольга и Евгений остановились около одного из домов.
– Всё, я пришла, – Ольга положила руку на калитку, ведущую во двор.
Евгений понимал, что должен сказать какие-то слова, что Ольга ждёт эти слова, но он безмолвствовал. Как народ в поэме Пушкина, когда узнал, что Мария Годунова и сын её Фёдор отравили себя ядом. А что бы он сказал? Евгений, я имею в виду, а не народ. Из тех многочисленных вариантов прощания, что были у него в заготовках для таких случаев, ни один ему не нравился. Евгения распирало сказать что-нибудь о своём впечатлении от знакомства с Ольгой. Но в тоже время, то, что он хотел бы сказать Ольге, могло показаться ей странным. А Евгений, больше всего, в этот вечер, не хотел показаться Ольге странным. Тишину остановил голос из темноты:
– Наконец-то, появилась. Уждалась уже тебя, – женский голос был ровным, спокойным. Евгений уловил как будто прибалтийский акцент.
– Привет, тётя Аня, – откликнулась Ольга.
Тётя Аня подошла ближе:
– Ну что, проводили своего Михаила Васильевича на пенсию? Это не он тут с тобой?
– Нет, – засмеялась Ольга, – это Евгений, его мы будем провожать на пенсию чуть позже, лет через тридцать.
– Вот, держи, – протянула тётя Аня бумажку. – Телеграмма тебе из Москвы. Чего вдруг?
– Что там? – Ольга взяла телеграмму.
– Сейчас посветлю, – тётя Аня включила карманный фонарик. Но прежде, чем посветить на бумажку, она ослепила светом фонарика Евгения и рассмотрела его с головы до ног.
При свете фонарика Ольга вслух зачитала телеграмму: «Дорогая Ольга Николаевна, просим Вашего разрешения на встречу с Вами для выяснения некоторых исторических обстоятельств, связанных с участием в них Вашего деда Дмитрия Алексеевича Амосова. Заранее благодарим Вас за понимание. Наш сотрудник Рыжкова Татьяна Владимировна готова встретиться с Вами в ближайшее воскресенье. Если Вас не затруднит, просим Вас связаться с нами по телефону №– . Редакция Духовно – просветительского центра «Алконост».
– Ну, чего думаешь? – спросила тётя Аня.
– Не знаю. Завтра позвоню с работы.
– Звони. А мы пока всё подготовим к воскресенью. Надо встретить, как положено. – Тётя Аня ещё раз осветила Евгения. – Отпускай, Олюшка, своего провожалующего.
Тётя Аня всегда так говорила – переделывала слова, по своему усмотрению: «уждалась», «провожалующего», «посветлю». А вы-то уж, наверное, подумали, что это мои огрехи? Да нет, друзья мои, это она так выражалась, её слова. «Подолоконник» вместо «подоконник», «тукаменты» вместо «документы». И акцент, который Евгений определил как прибалтийский, был, на самом деле, немецким. Тётя Аня была настоящей поволжской немкой. О ней я расскажу чуть позже.
Евгений попрощался и побрёл до дому.
Врата Мадрита
Историю Ольгиного деда Евгений рассказал Александру, пока они шли от остановки. Когда они свернули на какую-то совсем маленькую улицу, Александр обратил внимание, что Евгений повёл себя неуверенно. У Александра затеплилась надежда, что Евгений мог забыть адрес. Значит, можно будет вернуться домой на любимый диван и читать всю ночь.
Евгений постоянно замедлял шаг, оглядывался, сделался серьёзным, что было ему несвойственно. Но вот друзья подошли к одному из домов, и Евгений стал прежним.
– Ах, наконец, достигли мы ворот Мадрита, – торжественно продекламировал он.
– Точно этот дом?
Лицо Евгения, на мгновение, покрылось сомнениями, как сыпью при ветрянке:
– Да, вроде этот.
– Так этот или «вроде»?
– Понимаешь, во-первых: дошли мы сюда с Ольгой – уже темно было, во-вторых: я же больше на Ольгу смотрел, а не на дорогу и в-третьих: я же был не совсем трезв.
– Ну-у, столько причин – тогда конечно, где уж тут запомнить, – согласился Александр. – Только назвал ты их почему-то в обратном порядке. Во-первых, был нетрезв, а уж потом – темнота и девушка.
– Да этот, этот дом… вроде, – Евгений неуверенно подошёл к калитке. – Сейчас проверим.
– Погоди-ка, торопыга, – остановил его Александр. Александра раздражала эта манера Евгения действовать без подготовки, без четкого плана. Почти все их неприятности, а их было немало, поверьте, начинались похоже. Начинались они похожими фразами: «Сейчас узнаем», «Сейчас посмотрим», «Сейчас попробуем», «Сейчас спросим». – Ты, может, всё-таки объяснишь мне, что мы здесь делаем.
– Сейчас объясню, – было видно, что Евгений готовится удивить Александра тем, что на этот раз, какой-то план он всё-таки подготовил. – Слушай. Когда вчера Ольга зачитала эту московскую телеграмму, у меня сразу в голове что-то щёлкнуло…
– Может, это сосуд какой лопнул от водки, – предположил Александр.
Подковырка осталась незамеченной. Евгений продолжал:
– Я сопоставил Ольгин рассказ о «Розе мира» и эту телеграмму из Москвы, и понял: они хотят найти здесь черновики Даниила Андреева.
– Даже, если это и не бред, нам-то, что с того?
– Эх, Саня, Саня, не узнаю тебя. Что могло затуманить эту почти светлую почти голову? – сочувственно скривился Евгений и объяснил: – Да мы первыми должны найти эти бумаги. Сам посуди: если в дело лезет Москва, это дело пахнет большими деньгами. Уж поверь мне. У них на такие дела: безошибочный нюх, наглая морда и загребущие ручонки.
– А что же мы с собой не взяли ничего: ни наручники, ни ножи, ни отмычки, – Александр огорчённо всплеснул руками. – Ну, утюг-то у неё, хотя бы найдётся? А то, как же мы из неё будем рукописи вытягивать? Или что? Ты предлагаешь банальную кражу? Фу-у, как неинтересно.
– Слушай, мой недалёкий друг, – снисходительно продолжил Евгений. – Мы представляем тебя Ольге, как внука Даниила Андреева. Согласись, что ты, как внук писателя, побольше прав имеешь на эти бумаги, чем эти московские просветители. Скажешь, что приехал исполнить последнюю волю дедушки – собрать весь архив.
– А был ли мальчик? – Александр всегда начинал нервничать, когда сталкивался с фантазиями Евгения, не основанными, как правило, ни на чём реальном. – А может ли существовать такой внук на самом деле? А существуют ли такие бумаги на самом деле? И почему ты решил, что их интересует именно «Роза мира»? Ручаюсь тебе, это не самая востребованная сегодняшним обществом книга.
– А как тебе то, что дед хотел разыскать писательскую вдову? Наверное, не просто так? Не просто чаю попить, – Евгений не сдавался. И знаете, он со своим стремлением упростить любую ситуацию, к величайшему удивлению Александра, нередко оказывался прав. – Я не понимаю, что здесь сложного? Зашёл. Поздоровался. Представился внуком. Спросил про бумаги. И всё.