Несколько лет Магомед тихо жил в Иласхан Юрте только грезя о богатстве, а потом понял, вот она, твоя мечта, совсем рядом. Подросла Петимат, дочь богача Мансура. Завоевать сердце восемнадцатилетней толстушки, для красавца Магомеда казалось делом пустяковым. Но не тут, то было! На пути встал этот верзила Абу. Почесав бороду, Магомед направился к своему другу Лечи. Тот стоял возле сакли.
– К отцу приехал кунак из Гельдыгена, – сказал он, – потому в саклю нельзя.
– Не беда, – ответил Магомед, – пойдём к Мечику.
– Ты что такой злой? – спросил Лечи, внимательно посмотрев на друга.
– А это заметно?
– Ещё как.
– Проклятый Абу, вертится у меня под ногами. Он дождётся, что я зарежу его как барана.
– Не вздумай! Тебя изгонят из аула. Кроме того, у тебя появиться кровник, Хазболат. Они с Абу дружат с детства. Хазболата поддержит Баха, его старший брат. Враждовать с ними я тебе очень даже не советую.
Лечи был на два года младше, но гораздо умнее, Магомед в этом неоднократно убеждался.
– Я хочу поквитаться с Абу, – упрямо заявил он.
– Умение ждать своего часа, великий дар, данный Аллахом. Поверь мне, твоё терпение вознаградиться. Не зря же говориться: «Несдержанность – глупость, терпение – мудрость».
– Тебе легко так говорить.
– Вот потому я советую тебе, не спеши!
***
Огромный белый пёс лежал около своей будки и с надеждой смотрел на свою хозяйку, маленькую, худенькую, женщину лет сорока пяти. Женщина пекла просяные лепёшки в каменной печи стоящей здесь же во дворе, и разделывала мясо. Изредка она подбрасывала псу бараньи кости, этого момента и ждал пёс. Внезапно пёс посмотрел на дорогу и вскочил на ноги, он увидел знакомую фигуру Абу. Пёс бросился ему навстречу. Подбежав, он встал на задние лапы, а передние положил на плечи своему хозяину.
– Соскучился? – Абу трепал пса за загривок. – Ну, пойдём.
–Проголодался Абу? – спросила женщина, как только он вошёл во двор. – Обед готов, сейчас я покормлю тебя.
–Я не голоден мама, – ответил он, – поел у Бахи.
– Почему ты ешь у чужих людей, как будто ты бездомный бродяга?!
– Баха и Хазболат мне не чужие, – улыбнулся Абу, – к тому же я побратался с Хазболатом.
Он распряг своего жеребца, привязал его к коновязи.
– Вассала валейкум Абу, да продлятся неисчислимо твои дни Хеди.
У каменного забора стояли их соседи: Умар со своим младшим сыном Вацу.
– Валейкум вассалам Умар. Да прибудут все блага этого мира за добрые слова твои.
– Абу, мы же договорились с тобой, что б вы держали своего пса на привязи.
– Да, мы выполняем этот уговор.
– Я только что видел, как он бегает по улице!
– Послушай Умар, пёс бежал ко мне. Он не был без присмотра.
– Не болтай ерунды Абу! – повысил голос Умар. – В прошлый раз твоя собака загрызла мою курицу, а у Халила собака задушила ягнёнка. Наверняка, это тоже был твой пёс.
– Послушай сосед, я заплатил тебе за курицу. Ягнёнка Халила загрыз не мой пёс, он был тогда на привязи. И почему ты орёшь на меня?!
– Тебе раз уже сказали, держать собаку на привязи, а ты не послушал! Как после этого с тобой разговаривать?! – вслед за отцом заорал Вацу.
– А ты заткнись, когда старшие разговаривают – процедил сквозь зубы Абу, не удостоив Вацу даже взглядом. – Или отец не учил тебя законам адата?
– Кто ты такой, что б указывать мне что можно, а чего нельзя?! – взвизгнул Вацу.
– Придётся мне тебя поучить, раз больше не кому, – усмехнулся Абу.
– Заткнись или я надаю тебе по морде! – орал Вацу.
– Если дотянешься, – рассмеялся Абу, – недаром тебя зовут Вацу.
Парень был низкого роста, почти карлик, а тут ещё и имя у него неподходящее: Вацу, от того он болезненно воспринимал намёки на свой рост. Сжав кулаки, коротышка, перепрыгнул невысокий забор, отделявший их двор от двора Абу, и бросился на своего обидчика. Получив удар в грудь, Вацу рухнул на землю.
– Что ты делаешь Абу?! – закричал Умар.
Он так же перебрался через забор, наклонился к сыну, помог ему подняться.
– Я пожалуюсь на тебя старшине, – сказал Умар, – пойдём мой мальчик.
У своей сакли Вацу крикнул:
– Клянусь Аллахом, я зарежу тебя как барана!
За всё время ссоры Хеди не проронила ни слова. Она стояла в стороне. Когда Вацу с отцом ушли, сказала сыну:
– Зачем ты затеял эту драку сынок? Если аульный старшина подумает, что это ты виноват?
– Старшина Иласхан мудрый человек, он всё поймёт и решит по справедливости.
– Хорошо если это будет так сынок.
Ворон доклевав мясо, которое утащил со двора Юсапа, взмыл вверх. Он облетел по кругу весь Иласхан Юрт и вернулся к роднику. Сел на свое любимое дерево. Только мальчика Кунты там уже не было, он ушёл домой.
Глава 3
Мокрый снег сыпал как из решета, ветер стонал и выл в печной трубе. В такую погоду, матушка, Пелагея Ильинична Аносова любила говаривать: «До чего же я люблю осеннюю распутицу. Хорошо смотреть в окошко, как с неба водица льёт и снег падает, да радоваться, что ты сидишь под крышей и у тебя тепло и сухо».
Сегодня Владимир как раз получил письмо от маменьки. Она сообщала о казанских новостях: кто венчался, родился или помер: «В Ильин день была в гостях у твоей тётушки Анны Ильиничны. После обеда, она гадала на тебя. Карты показали, что ожидает тебя сыночек, большая любовь. Отпиши родимый, нет ли у тебя на сердце зазнобушки. Хорошо бы тебе уйти в отставку со службы и ожениться, порадовать старуху – мать, внучатами…» – писала она.
«Эх, всё врут карты, милая матушка», – грустно усмехнулся Владимир.
Графиня Скобаньская, увлеклась Одинцовым и совершенно не обращала внимания на Аносова. Владимир пытался объясниться с ней, однако графиня, оборвав его любовные излияния, потребовала оставить её в покое. Владимир помчался к Одинцову, с полчаса высказывал ему своё возмущение, обвиняя в коварстве.
– Послушай Владимир, ты всё слишком близко принимаешь к сердцу, – сказал тот, выслушав сумбурные речи корнета, – поверь мне, графиня испорчена светом, ей чужды и незнакомы искренние чувства. Она просто смеётся над тобой. Так не позволяй же выставлять себя посмешищем.
– А как ты относишься к графине? – спросил Аносов.
– Этой особе вздумалось развлечься в нашей глухомани, и тут подвернулся я. Ни к чему не обязывающий роман.
– Я как другу тебе рассказывал о своей любви, и после этого ты говоришь мне такое! – закричал Владимир.
Выскочив от Одинцова, он помчался к Лежину, уж кто-кто, а друг то поймёт его, но Сашка поддержал Одинцова:
– Выбрось ты эту кокотку из головы. Ну не получилось с ней помахаться, не беда. Ты слишком серьёзно всё воспринимаешь, это до добра не доведёт. Поверь мне.
Нет, ни кто решительно не хотел понимать его. А он страдал, как он страдал!
– Ты что тут сумерничаешь, друг любезный? – услышал он за спиной голос Лежина.
Тот стоял у порога, из-за спины испугано выглядывал Ванька.
– Дрыхнешь братец?! – обернулся к нему Лежин. – Прими шинель.
Ванька с шинелью быстренько удалился. Сашка по диагонали прошелся по комнате, развернувшись на каблуках, подошёл к зеркалу.
– Хватит сидеть как сыч в темноте, пора выйти в свет. Одевайся, пойдём к Федякину. Посидим, развеемся.
– Пойдём, – согласился Владимир, гоня прочь печаль-тоску, – Ванька, мундир!
***
« 25 октября 1840 года.
Так уж повелось, что я доверяю свои сокровенные мысли этой тетради, а не другу. Нет никого в Кречевицах, кому мог бы я открыть своё сердце.
Служу здесь уже третий год, но так и не обзавёлся друзьями. Право даже не знаю в чём причина. Может всему виной мой скрытный характер или ещё что, но факт остаётся фактом, я одинок. Хотя в приятельских отношениях с некоторыми офицерами, но нет друга. Как сторонний наблюдатель созерцаю я за маленькими драмами, кои изредка происходят в Кречевицах. Впрочем, велика вероятность, что в одной из них центральным персонажем буду я. А что это будет комедия или фарс покажет время.
Примерно с неделю назад, у нас в Кречевицах объявились некто господин Бошняков с очаровательной спутницей, графиней Скобаньской. Внешность у Павла Афанасьевича примерзейшая, впрочем, возможно у него много добродетелей компенсирующих его внешнюю неприглядность. Мне это не ведомо, поскольку не имел чести близко сойтись с месьё Бошняковым.