В следующих трех увиденных мною снах с их главной героиней ничего особо интересного не произошло, но мне было дорого каждое мгновение, проведенное с ней или, точнее, проведенное в наблюдении за ней.
На девушку надели розовый халат и угостили горячим чаем, к которому она не притронулась. Полицейские по прибытию допросили хозяев дома и попытались заставить говорить незнакомку, но не добились от нее ни слова. Посадив девушку в машину, они повезли ее в больницу для полного обследования. По дороге один из полицейских позволил себе вульгарность, сказав, что не прочь поразвлечься с такой сексуальной куколкой. Я впервые в жизни сильно разозлился. Мне захотелось врезать этому придурку по морде и посоветовать держать такие мысли при себе, если он не хочет, чтоб его лицо превратилось в кашу. Но, к сожалению, такой возможности у меня не было. Теперь, во снах, я являлся всего лишь бесплотным духом, вездесущим невидимым оператором, который постоянно держит в кадре главные для себя события. К утру эти события завершились на не увенчавшейся успехом попытке психотерапевтов понять, что случилось с девушкой, которая, похоже, даже не осознавала, где она, не говоря уже о том, что она не понимала значения повторяемых ею слов, хотя и произносила она их без акцента. Ее определили в одну из палат и теперь мы оба были под надзором людей в белом.
«Интересно, в каком она городе?» – спросил я себя едва раскрыв веки и отправился чистить зубы. Своего станка, также как принадлежностей для мытья, которое проводилось каждую среду, у меня пока не было, поэтому бритье я пока что отложил, а мыться пришлось без мочалки общим гелем для душа. Вытеревшись больничным вафельным полотенцем и надев обратно старое белье, я почувствовал себя типичным бомжом, искупавшимся в местном озере или речушке. Тем большее отвращение я ощутил, когда приблизился к надзорной палате, откуда несло такой вонью, что свежесть геля, исходившая от моей головы, мгновенно захлебнулась в ней. Только сейчас я распознал этот резонирующий запах, этот удушливый смрад и только сейчас я обратил внимание на то, кто и что его источает. В надзорке лежали: полумертвые старики, покрывшиеся рубцами, пролежнями и прочими болячками, одетые в подгузники и неспособные даже встать на ноги; алкоголики, привязанные вязками к кроватям, выкрикивающие непонятный бред с таким энтузиазмом, что забывают сообщить о том, что им нужно «по делам»; подозрительные парни в возрасте около двадцати пяти лет, отрастившие густые усы, бороду и шевелюру, достигавшую плеч, от них несло табаком так сильно, как может только пахнуть от тех, кто каждые десять минут бегает покурить, и трио недоразвитых толстяков, у которых постоянно раскрыты рты и которые спят прямо в одежде двадцать четыре часа в сутки, обливаясь потом и попердывая, что дает поводы всем остальным издеваться над ними. Оценив ситуацию, я подумал, что неплохо вписываюсь в общую картину. Если я буду продолжать валяться в кровати, опьяненный нежностью чарующих снов, то очень скоро превращусь в один из овощей этого натюрморта. «Надо срочно найти выход, надо чем-нибудь отвлечься. Во время обхода я поинтересовался, чем можно заняться в этой палате. Из скудного списка дозволенного: решать карандашом судоку и кроссворды, читать или играть в шахматы, я выбрал последнее. Первым, кого мне пришло на ум вызвать в качестве соперника, был Ваня. Я нашел его, он нашел шахматную доску, и мы сели за стол в коридоре. По словам Вани, он не особо любил играть в шахматы, но был готов уделить время на пару партий. Но мне пока больше и не надо было, главное, чтоб доска была в моем распоряжении.
Спустя двадцать минут, за которые я успел обыграть соперника, над нашим столом нависло двое наблюдателей. Один был парнем из моей палаты, на предложение поиграть он просто покачал головой и удалился. Другой, его я видел впервые – усатый старичок с большим пузом на толстых ногах, сразу же согласился и уселся за уступленное Ваней место. До обхода с Толей, так звали старичка, мы успели сыграть только одну партию. Я был разгромлен. Не то, чтобы я был большим мастером в шахматах, но я все время вижу игру на два хода вперед, а, если призадуматься, так и на целых четыре, поэтому проигрыш был все же обидным.
После обхода и капельницы, назначенной мне с этого дня, под которой я, чувствуя сильную сонливость, пролежал без движения целый час, мы продолжили. До обеда мы сыграли пять партий. Две последние я сдал раньше времени, поняв за предыдущие проигрыши, что потеря фигуры создает слишком большой перевес в сторону Анатолия, а возместить ее не представляется возможным.
Наступил, как бы глупо это ни звучало, двухчасовой тихий час. В этот раз во сне произошел интригующий поворот событий.
У девушки взяли кровь на анализ и обнаружили, что у нее неестественный цвет крови – синий. Что теперь с ней будет? Согласно выводам, которые я могу сделать после просмотра нескольких фантастических фильмов, человек при встрече с неизвестным чаще всего поступается своей человечностью ради знаний. Так что, ее скорее всего ждет какая-нибудь секретная лаборатория со всеми прилагающимися исследованиями, наблюдениями и опытами.
Положив пипетку, пораженная медсестра взяла пустой шприц и ввела его в хорошо видневшуюся вену. Кровь в ней оказалась такого же синего цвета.
«Ни хрена себе, – воскликнула сестра, – а ты вообще с нашей планеты, деточка?»
Через минуту в процедурке столпился весь персонал. Покинув посты ради такой сенсации, они достали свои сотовые и стали фотографировать «инопланетянку» и следы светящейся синей крови на ее пальце. Позвали врача. Тот сперва подумал, что его разыгрывают, но после предложения взять кровь самостоятельно и проведения этой операции, его неверие, перешло в изумление. Мера, которую он принял, была вполне разумной и предсказуемой. Зеленоглазую красавицу перевели на карантин.
Я проснулся. До ужина и после него до самого отбоя мы с Анатолием продолжали шахматные баталии. Он казался неутомимы соперником, как раз таким, какой мне был нужен, чтобы сжигать время.
В четверг снова приехала мама. На этот раз наше свидание прошло гораздо более спокойно. Мы поговорили на отвлеченные темы и, чтобы мать лишний раз не нервничала, я дополнил беседу заверением о том, что мне отлично живется и здесь, в Москве. Я сказал, что мое состояние, которое из-за лечения, становится все лучше и лучше, ухудшилось из-за переезда и не из-за расставания с друзьями, а по причинам, которые я хотел бы оставить при себе. Насчет лечения, конечно, пришлось приврать, потому что после таблеток и капельницы я не чувствую себя ни лучше ни хуже, но смысл, заключавшийся в том, что жить мне стало легче, оставался тем же. Затем я попросил о том, о чем не осмелился при ее первом визите: пообещать, что о моем пребывании здесь будет известно только нам с ней и бабушке. Мама с пониманием согласилась держать рот на замке и спросила нужно ли мне что-то еще. Я продиктовал список вещей, которые нужно привезти к следующему раз, почему-то чувствуя, что все равно чего-то не хватает. Израсходовав время, выделявшееся на свидание до последней секунды, мы распрощались. И это было не единственное прощание за этот день.
Возвращаясь в палату через коридор, я встретил Ваню, облаченного в вольный прикид и готового к отъезду. Проследовав за ним в курилку, куда он решил заглянуть на последнюю сигаретку, я подождал, пока он обратит на меня внимание и спросил:
– Ну что, наконец, домой?
– Угу, – ответил он, делая затяжку.