Ему бы так…
– Мне, собственно, и адрес никто не сказал, – пробормотала она, пристраивая свой портфель на подоконник. – Меня сюда твой дед привёл.
Ромка похолодел. Он уставился на девчонку, думая, что та сейчас рассмеётся. Но злые шутки ему не нравились:
– Не смешно. Мой дед умер лет пять назад…
Любоваться незнакомкой расхотелось. Как, впрочем, и продолжать разговор. Ромка повернулся и начал спускаться к своей квартире, когда услышал звонкий, натянутый как струна, девичий голос:
– Он говорит, что ты ему обещал самолётик доделать… Тот, который антошка-коротыш…
Парень замер.
– Как? Как ты сказала?
Незнакомка уставилась на свой портфель: к замку был прилажен значок – жёлтая, улыбающаяся во весь рот рожица-смайлик.
– Твой дедушка говорит, что ты ему обещал самолётик доделать… антошка-коротыш. Я не знаю, что это означает… Тебе виднее должно быть. – И она пронзительно посмотрела на него в упор, словно горячей ртутью окатила.
У Ромки вспотели ладони.
Он вспомнил маленькую модель самолётика «Ан-140», «антошка-коротыш», которую они с дедом строили в то лето, когда тот был ещё жив. Ромка должен был раскрасить модель. А осенью деда не стало.
Он обещал деду, что принесёт самолётик, покажет, что у него получилось… Но… Всё как-то забылось.
Самолётик так и стоит у него в комнате с неокрашенным крылом на пыльной полке.
– Откуда ты знаешь? – Ромка приблизился к незнакомке, заглядывая в заострившееся лицо, запоминая выпуклые скулы, короткий завиток на виске, аромат ванили и шоколада, исходивший от неё.
Та даже бровью не повела:
– Твой дедушка. Он помнит, что ты обещал и не сделал. – Девушка забралась на подоконник. – Ты ещё говорил, что заберёшь его фотоальбом. Он так и валяется среди дедовых вещей. Его уже тётя Ира выбросить собирается. Дед беспокоится.
Тётя Ира – это мамина сестра. Ей дедов дом в деревне достался по наследству. Стоял пять лет, в него только летом приезжали, как на дачу. А в этом году они решили всё перестроить, в порядок привести и жить там постоянно.
Но Ромка всё ещё не верил. Эта девушка… Вдруг она просто его разыгрывает? Про самолётик – это может быть пальцем в небо, кто с дедом самолётиков не строил? Про тётю Иру – тоже совпадение…
Незнакомка внимательно на него посмотрела. Спокойно, без кокетства, словно рентгеном обожгла.
– Я людей умерших вижу, – подсказала она. – Вот твой дед пришёл ко мне, просил тебе кое-что передать.
– Так ты его видишь, деда моего? – Ромка икнул.
Незнакомка сощурилась, понимающе кивнула:
– Проверить хочешь? Валяй! У него борода была, глаза светлые, синие. Высокий, повыше тебя сейчас. Одет в красно-бордовую клетчатую байковую рубашку, тёплые треники. Когда говорит, губы так смешно вытягивает, – она чуть оттопырила нижнюю губу, – и то и дело цокает.
Ромка похолодел. Он запомнил деда именно таким: седым, в яркой клетчатой рубашке. А вот про то, как дед говорил – забыл совсем. А сейчас вспомнил.
Но хотелось убедиться окончательно. В голове мелькнула радостная мысль:
– Слушай, ты здесь посиди, я сейчас фотографию деда принесу, ты мне его покажешь!
Он слетел по ступенькам вниз, нарочито аккуратно щёлкнул замком, чтобы никого не разбудить, медленно и бесшумно открыл дверь.
Рыжеволосая девушка осталась одна, поджидая, пока недоверчивый собеседник явится с фотографией. Он прибежал через минуту.
– На, смотри, это он? – И Ромка открыл толстый фотоальбом со старыми, сильно пожелтевшими страницами. На неё смотрели спокойные, величественные лица пожилой пары, лукаво улыбался паренёк в шофёрской фуражке. Ромка показывал на большое групповое фото: военные лётчики расположились на траве. За спиной – бескрайняя степь и высокое-высокое небо.
Глава 6 Соня и Даша
14 января
Неуклюже скользя по ледяному насту, коварно присыпанному пушистым снегом, перескакивая через простенькие, почти утонувшие в сугробах неказистого московского дворика пеньки и качалки, пробиралась ученица десятого класса «Б» средней общеобразовательной школы номер 167 Софья Афанасьева.
Её вязаная шапка с большим помпоном съехала на макушку, выпустив на мороз тёмную пушистую прядь, шарф раскрутился и мёл дорогу, а полы коротенькой дублёнки ритмично били по закоченевшим коленям. Она торопливо пробиралась сквозь надвигающиеся сумерки, шумно шмыгала носом и поминутно поглядывала на циферблат ручных часов.
– Да ч-чёрт-те чё! – ругалась она, в очередной раз поскользнувшись на спуске с оледенелого бордюра. – Ни фига ж не видно!
Она едва не упала на грязный автомобиль, неловко припаркованный на тротуаре, ещё раз чертыхнулась и с силой дёрнула ручку своего подъезда. Со второй попытки дверь поддалась, протяжно скрипнув и пропуская девушку внутрь, в душный полумрак, пахнувший горячей сыростью и кошками.
– Дашка! Я уже тут! – проорала она вверх, на лестничную клетку, с топотом поднимаясь на второй этаж.
Из-за поворота показалось кислое лицо Дарьи Синицыной, её школьной подруги. Соня устало закатила глаза к потолку. Вот вечно так! Чуть что выпадает из графика – подождать пять минут или выйти раньше из дома – сразу такой недовольный вид.
– Я подумала, ты ушла, – тихим, бесцветным тоном пропела Даша, поправляя очки.
– Правильно сделала, что подумала, – кивнула Соня, напряжённо шуруя в карманах в поисках ключей.
– Мы вроде на пять договорились встретиться, – продолжала нудеть за спиной Дарья.
Сунув ключ в замочную скважину, Соня с силой толкнула входную дверь:
– А мы и встретились! – Часы в комнате как раз отстукивали пять раз. Она подняла вверх указательный палец: – Слышала? Всё по часам, как ты любишь!
И ввалилась в квартиру, на ходу сбрасывая модные угги, дублёнку, шапку с шарфом и кидая всё на пуфик у входа, потопала в кухню, по дороге нацепив растоптанные тапочки.
Там Соня с надеждой щёлкнула выключателем и взглянула на круглый абажур люстры – лампочка не загорелась: свет так и не дали. Как с утра выключили, так и «ведутся ремонтные работы». Хорошо, что у них газовая плита, хоть с голоду не умрёшь. А темнота… оно ничего, в задуманном деле точно не помеха.
– Есть будешь? – крикнула она подруге.
Из коридора послышалось одобрительное бульканье. Соня выглянула: ну, естественно, мисс «красота и порядок» уже аккуратно пристроила на вешалке свою куртку и теперь разбирает брошенные Соней вещи.
– Даш, оставь ты всё в покое. – Она подошла, забрала из рук подруги свою дублёнку и демонстративно кинула назад, на пуфик.
И вернулась в кухню. Даша, всё с такой же кислой миной, поплелась следом и села на табурет, отрешённо наблюдая за хозяйкой. Та достала из недр нижнего шкафчика старенький эмалированный чайник с почерневшим дном, налила в него воду и поставила на плиту. Чиркнув спичками, зажгла конфорку и вытащила из холодильника большое блюдо, прикрытое полотенцем, поставила на середину обеденного стола, рядом с белой непрозрачной вазой, доверху наполненной мелкими апельсинами.
Даша с любопытством повела носом и заглянула под накрахмаленное полотенце: пирожки с корицей.
– Сонь, а ты куда бегала-то? – спросила она наконец.
Соня как раз в этот момент вцепилась в пирожок, моргнула:
– Жа-шпишками.
– Чего?
– За спичками! – пришлось повторить, дожевав. – Днём со школы прихожу, а света нет. И спички заканчиваются. Вот и побежала, а то ж ни чай попить, ни свечи зажечь… Гадать-то будем?
Даша кивнула.
– А-а, а то я думаю, чего это мы в потёмках сидим, и ты чайник доисторический достала…
– Во-во. Лера, кстати, придёт? – Это их третья подружка, Лера Ушакова. Вместе с Дашей в музыкальную школу ходит. Только Даша на фортепиано играет, а Лера – на скрипке. Она переехала в другой район, но обещала являться и не теряться.
– Не, не придёт. Вроде как заболела, даже в музыкалку эти дни не ходит, – вздохнула девушка и тоже взяла пирожок.