Причесывался он всегда битый час.
- Ее мать развелась с отцом. Потом вышла замуж за какого-то алкоголика. - сказал я. - Худой такой черт, с волосатыми ногами. Я его хорошо
помню. Всегда ходил в одних трусах. Джейн рассказывала, что он какой-то писатель, сценарист, что ли, черт его знает, но при мне он только пил,
как лошадь, и слушал все эти идиотские детективы по радио. И бегал по всему дому голый. При Джейн, при всех.
- Ну? - сказал Стрэдлейтер. Тут он вдруг оживился, когда я сказал, что алкоголик бегал голый при Джейн. Ужасно распутная сволочь этот
Стрэдлейтер
- Детство у нее было страшное. Я серьезно говорю.
Но это его не интересовало, Стрэдлейтера. Он только всякой похабщиной интересовался.
- О черт! Джейн Галлахер! - Я никак не мог опомниться. Ну никак! - Надо бы хоть поздороваться с ней, что ли.
- Какого же черта ты не идешь? Стоит тут, болтает.
Я подошел к окну, но ничего не было видно, окна запотели от жары.
- Я не в настроении сейчас, - говорю. И на самом деле я был совсем не в настроении. А без настроения ничего делать нельзя. - Я думал, что
она поступила в Шипли. Готов был поклясться, что она учится в Шипли. - Я походил по умывалке. - Понравился ей футбол? - спрашиваю.
- Да, как будто. Не знаю.
- Она тебе рассказывала, как мы с ней играли в шашки, вообще рассказывала что-нибудь?
- Не помню я. Мы только что познакомились, не приставай! - Стрэдлейтер уже расчесал свои роскошные кудри и складывал грязную бритву.
- Слушай, передай ей от меня привет, ладно?
- Ладно, - сказал Стрэдлейтер, но я знаю, что он ничего не передаст. Такие, как Стрэдлейтер, никогда не передают приветов.
Он пошел в нашу комнату, а я еще поторчал в умывалке, вспомнил старушку Джейн. Потом тоже пошел в комнату. Стрэдлейтер завязывал галстук
перед зеркалом, когда я вошел. Он полжизни проводил перед зеркалом. Я сел в свое кресло и стал на него смотреть.
- Эй, - сказал я, - ты ей только не говори, что меня вытурили.
- Не скажу.
У Стрэдлейтера была одна хорошая черта. Ему не приходилось объяснять каждую мелочь, как, например, Экли. Наверно потому, что Стрэдлейтеру
было на все наплевать. А Экли - дело другое. Тот во все совал свой длинный нос.
Стрэдлейтер надел мою куртку.
- Не растягивай ее, слышишь? - сказал я. - Я ее всего раза два и надевал.
- Не растяну. Куда девались мои сигареты?
- Вон на столе... - Он никогда не знал, где что лежит. - Он сунул сигареты в карман куртки - м о е й куртки.
Я вдруг перевернул свою красную шапку по-другому, козырьком вперед. Что-то я начинал нервничать. Нервы у меня вообще ни к черту.
- Скажи, а куда ты с ней поедешь? - спросил я. - Ты уже решил?
- Сам не знаю. Если будет время, поедем в Нью-Йорк. Она по глупости взяла отпуск только до половины десятого.
Мне не понравилось, как он это сказал, я ему и говорю:
- Она взяла отпуск только до половины десятого, потому что не разглядела, какой ты красивый и обаятельный, сукин ты сын. Если б она р а з г
л я д е л а, она взяла бы отпуск до половины десятого у т р а!
- И правильно! - сказал Стрэдлейтер.