– Нет. Только вот бы еще горячего молока…, – Юм подпер ладонью тяжелую башку. Потом повернул руку так, чтоб виском пристроиться на плоский черный камень в браслете. Дед… Боль сразу стала тупой, далекой. – Вир. Мне кажется, вы мне еще что-то хотите сказать.
– Да, хочу тебя попросить: больше не надо тут говорить о бустерах ни с кем… Да, стыд и позор, что космос достается нам такой ценой. Ты говоришь, твой Дар лично тебе ни к чему – а разве ты сам, зная о бустерах, не попытался бы, используя свой такой уникальный, запредельный Дар, решить эту проблему?
– Я думал об этом, – неохотно сказал Юм, отнял камень от виска и с подозрением на него посмотрел – голова-то вообще перестала болеть. И мысли яснее.– Но я был тогда мал, ничего толкового не придумал. Я снова думаю, вот сейчас, как вспомнил бустеров.
– А хоть что-то уже придумал?
– Только перенесение нагрузки на симбионты. Либо в сумму к симбионтам – направленная селекция с вмешательством в геном. Ничего хорошего, – Юму даже расхотелось допивать молоко. – Это очевидные пути решения, это, я думаю, сейчас и развивают.
– Ты говоришь таким тоном, будто у тебя что-то есть в запасе.
– В общем-то почти и нет… Ну, еще можно растить навигатора прямо в космосе и корабль строить вокруг него, чтоб он понимал машину как свое продолжение. Ротопульт как колыбель… Но это я все умом придумал. А вот…
– Юм, начал, так договаривай! Сам знаешь, как это важно!
– Да, особенно если предполагается, что это будут мои флоты, – рассеянно сказал Юм и не сразу понял, почему Вир поставил звякнувшую чашку. Понял и слегка смутился: – Извините. Иногда меня заносит… Но это правда дело далекого будущего. Такого, в котором я точно буду наличествовать. А это под вопросом.
– Даже не пытайся сбежать из своего будущего заранее. Не сдавайся сейчас. Юми, может, все же расскажешь?
– Да разве мне разрешат такое исполнить… Но это единственный способ хотя бы в будущем начать прилично летать. В детстве Дед мне рассказал сказку про Волшебных Журавлей и лягушек, которые хотели летать. Там ответ, в этой сказке. Но в это решение почти невозможно поверить. Более того, на него еще нужно решиться.
– А именно?
– Нужно встраивать в лягушек… ой, в человека другие гены.
– Журавлиные? – усмехнулся Вир.
– Нет, мои. Не все, конечно. Но это последний шаг. Сначала надо из лягушки выжать лучшее. В лягушку даже крокодила сразу не встроишь, хоть он тоже амфибия. Значит, надо совершенствовать лягушку до нужного уровня. И все равно потребуются десятилетия отбора тех, в кого можно будет встроить хотя бы промежуточные гены. Это надолго… Очень надолго. Хорошо бы соответствующую селекцию запустить уже сейчас. Но кто ж мне позволит… Разбазаривать наследственность…
– Юмка.
– Что?
– Скажи, этнос Дракона отличается от легов? Или от племен Бездны?
– Еще бы. Заметно. Но он очень, конечно, не гомогенный. Думаю, мы-то говорим о сигмах и тагетах, да?
– А тагов видел?
– Не помню… Но я многого не помню. Видимо, таги покруче тагетов? – на самом деле таги и тагеты различаются структурой мозга и, соответственно, уровнем доступа к информационным и аналитическим слоям Сети – вдруг всплыло в голове. Но говорить об этом нельзя. О Сети вообще ни с кем говорить нельзя. «Никому, никогда», – Нет, кое-что помню. Ние – таг… Да и вы, Вир, возможно… Ах, вот теперь понятно. Таги и тагеты несут некий наследственный материал, который определяет их способности. И селективный отбор по этим способностям тут, дома, ведется, мне что-то кажется, давно.
– Правильно тебе кажется. Так что ты не первый из Драконов, кому пришла в голову та же идея не дожидаться паровоза эволюции, а ускорить дело, поделившись собственными хромосомами.
– «Собственными», – хмыкнул Юм и потер снова занывший висок.
– Ваша семья несет чудовищной сложности геном, – вздохнул Вир.– Очень много древних, реликтовых, мощных локусов, которые больше ни в какой популяции не встречаются. Нигде. В Доменах, пару тысяч лет назад, был вброс – ты бы знал, какие там теперь жесткие династические законы и евгеника. Но этого было недостаточно: слишком большая базовая популяция. Поэтому появился Дракон – с этносом нового уровня отбора.
– Я знаю, что в Драконе люди куда красивее и умнее. Наследственных болезней почти нет.
– Тысячелетия работы, – кивнул Вир. – Ярун, думаю, случайных сказок не рассказывает. Думаешь, к чему это тебя учили генетике, а?
0,5. «Геккон»
После недолгого визита к Вильгельму остаток дня Юм провел в маленьком домике у озера где-то очень далеко от детских территорий Венка. Это было что-то вроде зоны уединенного отдыха. На пределе видимости сквозь стволы сосен Юм разглядел еще такой же домик, только пустой. А этот домик был как тот, о котором он говорил Ние: маленький, простой, под большим деревом. Под сосной. Шишки на земле вокруг, слой хвои… Домик как из сказки: синяя крыша, деревянное крыльцо, чистенькие, отражающие сосны и небо окошки. Он сел на ступеньку крыльца и на целую минуту замер от счастья. Пожить бы здесь, а не побыть. Это Ние, наверно, подсказал Виру и Вильгельму, что Юм мечтает о таком домике… Ну, да. Они друзья тут, всегда на связи… И он, Юм, для них общая головная боль… Надо им хоть как-то помочь. Не утруждать.
Вроде бы надо радоваться, что Ние хотел его побаловать… А на самом деле – хоть плачь. Домик сказочный. Да только вот он сам – настоящий, со всем этим тяжелым прошлым, с виной перед ними, – да еще с этим ужасным унаследованным мозгом… Почему у Ние такого мозга нет? Как бы Сташ был рад иметь наследником не его самого, проклятого заморыша, а веселого, мощного, спокойного Ние? Почему только Юм уродился такой – чтоб напрямую работать в Сети? Сил только нет на такую работу. Сеть-то, может, его слышит, а сам он… Хотя… Он посмотрел на черный камень в браслете. Подозрения, да. Активные подозрения. С тех пор, как он на руке – мозг вроде бы быстрее стал соображать, а Дед-то ведь сказал: «тебе с ним будет полегче»? Что это за камушек такой… Который, похоже, вовсе и не камушек… А – усилитель контакта? Ну… Куда денешься. Его мозг – да, часть Сети. С детства в симбионтах… Но Дед ему еще тогда объяснил, что дело не столько в симбионтах, а в самом мозге. Сеть – искусственная система, но ориентирована она на волю вот такого мозга, как у него. Потому что его предки создавали Сеть прежде всего для себя. А он – свой Сети даже не на сто процентов, как Сташ, а на двести. Потому что вторая линия его наследственности тоже прямо восходит к второму создателю Сети. Эх. Надо как-то снова с ней… Налаживать отношения. Когда он был малышом – они дружили… Это ведь она помогла сбежать. Они обхитрили всех, да… Ой. Это что же… если Сеть не донесла на него мелкого Сташу… То что же, для Сети воля его, Юма, важнее, чем воля Сташа? Это как?
Еще бы Сташ не был в гневе.
Надо… Надо быть очень аккуратным.
Никуда не лезть. Мечты не озвучивать никак. Да их и нет, собственно… С Сетью – осторожно.
И ни с кем, никогда не говорить про Сеть. Это был закон, в котором Дед заставил его поклясться еще трехлетнего: про Сеть – никогда, никому. Сеть – секрет тех, у кого черная полоса на голове. То есть – их троих: Яруна, Сташа и Юма.
Ну что. Придется с этим дальше так и жить. И с тем, что расти перестанешь – тоже… Так. Не реветь. Вон какие белые облака в синем небе. Ветерок веет. Озеро сверкает за деревьями. На земле шишки валяются. Подальше – кустики какие-то низенькие с темными ягодками… Чирикает кто-то на сосне. Природа. Жизнь. Можно просто дышать. Просто жить. В сто тысяч раз лучше, чем месяцами, годами находиться на корабле и дышать стерильным идеальным воздухом… Ради этого летнего ветерка с озера… Даже с Сетью можно примириться. А когда стемнеет – стоит пойти поискать светлячков.
Здесь с ним рядом были лишь двое Волков – пожилой незнакомый дядька и утренний рыжий волчонок. Вир и доктор Вильгельм пробыли недолго. Велели отдыхать и улетели. Охранники Юму не мешали, но, чтоб не осложнять им жизнь и заодно убедить Тихона в лояльности, Юм далеко от дома не отходил и на все спрашивал разрешения.