— Э! — удивленно протянул Шарло. — Э! Скажи-ка!
— Ага.
Они прислушались, не переставая смотреть друг на друга.
— Так все и начинается, — равнодушным тоном проговорил Пьерне. — В определенный момент по всему фронту наступает тишина.
— По какому фронту? Фронта нет.
— Ну, повсюду.
Шварц робко шагнул к ним.
— Знаете, — сказал он, — я думаю, сначала должен быть сигнал горна.
— Придумал! — возразил Ниппер. — Связи больше нет; даже если бы они заключили мир сутки тому назад, мы бы его все еще ждали.
— Может быть, война кончилась уже с полуночи, — сказал Шарло, смеясь от надежды. — Прекращение огня всегда происходит в полночь.
— Пли в полдень.
— Да нет же, глупый, в ноль часов, понимаешь?
— Да замолчите же! — прикрикнул Пьерне.
Они замолчали. Пьерне прислушивался с нервным тиком на лице; у Шарло был полуоткрыт рот; сквозь оглушающую тишину они вслушивались в Мир. Мир без славы и без колокольного звона, без барабанов и труб, Мир, похожий на смерть.
— Мать твою! — выругался Люберон.
Гул возобновился, он казался менее глухим, более близким и угрожающим. Лонжен скрестил длинные руки и хрустнул пальцами. Он с досадой сказал:
— Черт побери, чего они ждут? Они думают, что мы еще недостаточно разгромлены? Что мы потеряли недостаточно людей? Неужели нужно, чтобы Франция полностью пропала, а иначе они не остановят бойню?
Все были вялы, издерганы, уязвлены, с землистыми лицами людей, страдающих несварением. Достаточно было удара барабана на горизонте — и большая волна войны снова обрушилась на них. Пинетт резко повернулся к Лон-жену. Его глаза смотрели остервенело, пальцы стиснули край желоба.
— Какая бойня? А? Какая бойня? Где они, убитые и раненые? Если ты их видел, значит, тебе повезло.Я же видел только трусов вроде тебя, которые бегали по дорогам с дрей-фометром на шее.
— Что с тобой, дурачок? — с ядовитым участием спросил Лонжен. — Ты себя плохо чувствуешь?
Он бросил на остальных многозначительный взгляд:
— Он был хороший паренек, наш Пинетт, его очень любили, потому что он сачковал, как и мы, уж он не вышел бы вперед, если бы потребовался доброволец. Жалко, что он хочет повоевать теперь, когда война уже закончена. Глаза Пинетга сверкнули:
— Ничего я не хочу, мудил о!
— Хочешь! Ты хочешь в солдатики поиграть.
— И то лучше, чем обделываться, как ты.
— Слыхали: я обделываюсь, потому что сказал, что французская армия получила взбучку.
— А ты уверен, что французская армия получила взбучку? — заикаясь от гнева, спросил Пинетт. — Ты что, посвящен в тайны главнокомандующего, генерала Вейгана?
Лонжен заносчиво и устало улыбнулся:
— Кому нужны тайны главнокомандующего: половина войск беспорядочно отступает, а другая окружена; тебе этого мало?
Пинетт рубанул воздух рукой:
— Мы перегруппируемся на Луаре, а в СЬмюре соединимся с Северной армией.
— Ты в это веришь, умник?
— Так мне сказал капитан. Спроси у Фонтена.
— Северной армии придется повертеться, потому что у них на хвосте боши. А что до нас, то мы вряд ли с ними встретимся.
Пинетт исподлобья посмотрел на Лонжена, тяжело дыша и топая ногой. Он сердито тряхнул плечами, как бы намереваясь сбросить ношу. Наконец он зло и затравленно проговорил:
— Даже если мы отступим до Марселя, даже если пересечем всю Францию, останется Северная Африка.
Лонжен скрестил руки и презрительно улыбнулся:
— А почему не Сен-Пьер и Микелон1, болван?
— Ты себя считаешь умником? Скажи, ты себя считаешь умником? — спросил Пинетт, наступая на него.