Преисполненный совершенно неожиданной надежды Фрэнсис вернулся в свои руины, где с помощью нескольких одеял, мехов для воды и кой-какой утвари, которую приобрел в городе, он устроил себе примитивное жилище. Фрэнсис принялся готовить себе скудную вечернюю трапезу — рис. Руки у него дрожали, как после сильного потрясения. Христианская деревня! Он должен найти ее любой ценой. Впервые за все эти мучительные, бесплодные месяцы Фрэнсис почувствовал, что Бог руководит им и дает ему силу.
Наступили сумерки. Он сидел, погруженный в свои мысли, как вдруг тишину нарушил хриплый крик дерущихся ворон. С громким граем они разрывали какую-то падаль около воды. Фрэнсис, наконец, вышел, чтобы разогнать их. Увидев человека, огромные безобразные вороны с шумом захлопали крыльями и пронзительно закричали. Фрэнсис подошел ближе и с ужасом заметил, что добычей птиц стало тельце новорожденной девочки.
Содрогаясь, он вытащил растерзанное тело ребенка из реки и увидел, что девочка была задушена и брошена в реку. Фрэнсис завернул крошечное существо в полотно и похоронил в углу своего участка. Молясь, он подумал: „Да, несмотря на все мои сомнения, я все-таки, нужен здесь, в этой чужой стране“.
Через две недели, в самом начале лета, Фрэнсис был готов отправиться на поиски христианской деревни. Повесив записку о временном закрытии амбулатории, он привязал ремнями себе на спину тюк с одеялами и едой, взял свой зонтик и быстрым шагом пустился в путь.
Карта, данная ему родственником господина Пао, была выполнена прекрасно: с извергающими пламя драконами по углам и массой топографических деталей. Но там, где начинались горы, эти подробности исчезали и карта становилась больше похожей на эскиз — вместо названий мест на ней появились маленькие рисунки с изображениями животных. Впрочем, из разговора с китайцем и руководствуясь собственным чувством ориентации, Фрэнсис составил себе довольно ясное представление о предстоящем пути. Он повернул к ущелью в горах Гуан. Два дня Фрэнсис шел по цветущей местности, зеленые рисовые поля, залитые водой, сменялись еловыми лесами, где ноги ступали по опавшим иголкам, как по мягкому упругому ковру.
У подножия хребта он пересек защищенную горами долину всю в пламени диких рододендронов, а позднее в тот же день прошел через поляну цветущих абрикосов, их аромат покалывал ноздри, как пена искристого вина.
Затем начался крутой подъем из лощины. С каждым шагом вверх по узкой каменистой дороге становилось все холоднее. Ночью Фрэнсис свернулся в клубок под укрытием скалы и лежал, слушая свист ветра в узком ущелье и грохот воды от таянья снегов. Днем холодная сверкающая белизна горных вершин жгла ему глаза. Разреженный ледяной воздух с болью входил в легкие.
На пятый день он перешел вершину горного хребта — замерзший хаос ледников и скал — и с чувством благодарности к Богу начал спускаться. Перевал вывел его на широкое зеленое плато, ниже линии снегов незаметно переходящее в округлые холмы. Это были те луга, о которых говорил родственник господина Пао.
До сих пор его извилистый путь определялся горами. Теперь Фрэнсис мог положиться только на Провидение, на свой компас и здравый смысл шотландца. Он повернул прямо на запад. Эта часть страны была похожа на гористую часть его родины. Фрэнсис встречал большие стада горных коз и овец, щиплющих траву с видом стоиков, при его приближении они растекались, как дикий поток. Однажды его взгляд поймал мимолетный образ газели. Из поросшего пучками травы серовато-коричневого болота поднялись, крича, тысячи гнездящихся там уток, и небо стало темным. Пища его подходила к концу, и он с радостью наполнил свою сумку теплыми яйцами.
Теперь Фрэнсис был на равнине, где не было ни одной дороги, ни одного дерева. Он уже начал отчаиваться в том, что ему удастся найти свою деревню. Но рано утром на девятый день, когда Фрэнсис уже готов был повернуть назад, он увидел пастушью хижину — это был первый признак жилья с тех пор, как он покинул южные склоны.