Шейлсли состоял из длинных рядов серых домов и убогих лавчонок, перемежавшихся кучами шлака, свалками мусора, пустырями; было, правда, еще несколько таверн и часовен, и над всем возвышались высокие черные терриконы угольных шахт Реншо. Фрэнсис весело сказал себе, что ему важны люди, а не место.
Католическая церковь находилась в восточной части поселка, по соседству с шахтами, и вполне гармонировала с окружающим пейзажем. Это было большое здание из необожженого красного кирпича, с готическими окнами голубого цвета, с темно-красной рифленой железной крышей и ржавым шпилем. По одну сторону от нее стояла школа, по другую — дом священника, перед которым красовался заросший бурьяном пустырь, обнесенный поломанным забором.
Волнуясь и тяжело дыша, Фрэнсис подошел к маленькому ветхому домику и дернул звонок. Ему долго не отворяли, и он уже собирался позвонить еще раз, как дверь открыла толстуха в голубом полосатом фартуке. Она оглядела его и кивнула:
— А, это вы, отец! Его преподобие ожидает вас. Входите! — она добродушно показала ему дверь гостиной. — Ну, и погодка, нечего сказать. Пойду, добавлю копченых селедок.
Фрэнсис решительно вошел в комнату. За столом, покрытым белой скатертью, в ожидании ужина сидел коренастый священник лет пятидесяти и нетерпеливо стучал ножом по столу, но прекратил это занятие, чтобы поздороваться со своим новым помощником.
— А, вот и вы, наконец! Входите.
Фрэнсис протянул ему руку.
— Отец Кезер, не правда ли?
— Правильно. А кого еще вы могли ожидать? Короля Вильгельма Оранского? Ну ладно, вы как раз подоспели к ужину. Тем лучше для вас, — откинувшись на спинку стула, он крикнул: — Мисс Кэфферти! Вы что, собираетесь всю ночь копаться?
Потом он обратился к Фрэнсису:
— Садитесь и не смотрите, как потерянный. Я надеюсь, вы играете в криббидж? Люблю сыграть партию вечерком.
Фрэнсис придвинул стул к столу. Вскоре мисс Кэфферти поспешно внесла большое закрытое блюдо с копчеными селедками и вареные яйца. Пока отец Кезер клал себе в тарелку пару селедок и два яйца, она поставила прибор для Фрэнсиса. Тогда отец Кезер передал ему блюдо и сказал с полным ртом:
— Валяйте, кладите себе. И не скупитесь, вам придется много работать, так что лучше ешьте побольше.
Сам он ел быстро. Его жующие челюсти и ловкие руки, покрытые черными волосами, как войлоком, ни минуты не оставались без движения. Отец Кезер был плотным мужчиной, с круглой, коротко остриженной головой. Сжатые губы, плоский нос с широкими ноздрями, из которых росли два темных запачканных табаком клочка волос, создавали впечатление силы и властности. Каждое его движение было образцом бессознательного самоутверждения. Разрезая пополам яйцо и засовывая одну половинку в рот, он маленькими глазками наблюдал за Фрэнсисом и составлял о нем свое мнение, подобно тому, как мясник оценивает качества молодого бычка.
— Вы выглядите не очень-то сильным. Верно, не потянете и одиннадцати стоунов, а? И до чего только вы, помощники священников, дойдете? Мой последний был совсем слабосильный, еле на ногах держался. Ему надо было бы зваться Фли, а не Ли, уж больно он был никчемный. Это все эти иностранные штучки вас портят. В мое время… те парни, с которыми я учился в Мейнуте, были настоящими мужчинами.
— Ну, я думаю, вы увидите, что я здоров и телом и духом, — улыбнулся Фрэнсис.
— Мы это скоро увидим, — проворчал отец Кезер. — Когда кончите ужинать, идите исповедовать. Я приду позже. Впрочем, сегодня будет мало народа… вон как льет. Сделаем скидку на погоду. Они ленивы до мозга костей, мои прелестные прихожане!
Наверху, в своей комнате с тонкими стенками, солидно обставленной неуклюжей кроватью и громадным гардеробом времен королевы Виктории, Фрэнсис вымыл руки и умылся у крашеного умывальника. Затем он поспешил вниз, в церковь.
Отец Кезер произвел на него неприятное впечатление, но он говорил себе, что надо быть справедливым: первые суждения слишком часто бывают ошибочными.