– Пашка?! Цыганок! – не поверил Голиков.
– А вы… – растерялся вдруг Никитин. – Аркадий?!
Они кинулись друг к другу.
Голиков был выше Пашки. И он оторвал Пашку от земли, и тот смешно болтал в воздухе ногами. Внезапно вспомнив, что они среди бойцов, друзья разомкнули объятия, быстро привели себя в порядок, и Пашка объяснил присутствующим:
– Мы встречались еще мальчишками. Мне уже было шестнадцать, а товарищу Голикову – только четырнадцать.
– Но Павел уже служил в разведроте, – добавил Голиков.
– И я решил помочь Аркадию, то есть товарищу Голикову, поступить в наш отряд. И повел к комиссару. Так, мол, и так, хороший парнишка. Надо бы зачислить в отряд. Комиссар Гладильщиков согласился и велел поставить на довольствие. И мы побежали получать обмундирование. А Гладильщиков возьми и крикни вдогонку: «А лет тебе, Аркаша, сколько?» И Аркадий на радостях: «Четырнадцать». Гладильщиков оторопел и говорит: «Тогда сначала, брат, подрасти». Вот он и вырос – ив длину, и по должности. А мне Гладильщиков этого не велел…
Все посмеялись. Голиков тепло простился с доктором. Поздно вечером Никитин повел Голикова к себе.
Павел был обрадован встречей со старым товарищем и в то же время расстроен.
– Видишь, и командиром полка ты уже был, и сейчас тебе дали боевой район, – сказал Павел, – а я только взводный.
– Что ты грустишь? Тебе двадцать лет. Просись учиться.
– Думаешь, не просился? Но у нас в разведке знаешь как: если задание потруднее – нужно внедриться в банду или держать связь с человеком, который в банде, – так Пашка. А как на учебу, то посылают других. Я уже просился и в школу ГПУ, и в летную, и в химическую. А мне: «Без тебя, товарищ Никитин, революция в настоящий момент обойтись не может».
– Не грусти, Цыганок, поймаем Соловья – помогу тебе с учебой. Я часто тебя вспоминал. Ты мне вроде крестного отца. После знакомства с тобой у меня все и началось: стал адъютантом, потом послали на командные курсы… Только теперь все чаще жалею, что я не рядовой. – И он рассказал, как его беспрерывно дурачат Родионов и Соловьев.
– Да, я уже слышал, – печально сказал Павел. – Касьянов дал маху, что не создал агентуры. Он был армейский человек. В атаку – пожалуйста, а работы агентурной не знал. И не любил. А тебе без своей разведки никак нельзя. Я б тебе ее наладил, только ты в Чебаках…
– Товарищ Никитин, назначаю вас заведующим разведкой второго боевого района, – с шутливой торжественностью объявил Голиков.
– А что скажет Ужур?
– Цыганок, в пределах района мои полномочия нс ограничены…
Два никелированных шарика
Штаб боевого района Голиков перевел в станицу Форпост (она еще называлась Соленоозерная). Лет двести назад 105 донских казаков прибыли сюда из Красноярска охранять Соленое озеро, где добывали соль. Они-то и основали Форпост.
Под штаб Аркадий Петрович арендовал дом Буданцева (у хозяина была еще одна изба). В служебном кабинете Голиков поначалу и спал, придумав одну хитрость. Складную деревянную койку он велел поставить справа от входа, рядом с письменным столом. А поздно вечером, задернув шторы и закрыв на ключ дверь, перетаскивал ее за дубовый книжный шкаф. Утром койка возвращалась на место.
Когда в Форпосте появился Цыганок, он иронически улыбнулся по этому поводу:
– Касьянов последнее время тоже всего боялся.
– Оставь Касьянова в покое. Нашим командирам, включая красноярское руководство, последнее время не хватало одного пустяка.
– Какого?
– Головы. Соловьев все время что-то придумывает. А мы сидим и ждем: «Что же «император тайги» еще выкинет?» А я посмотрел документы. Два председателя сельсовета были убиты выстрелами через окно. Так же в прошлом месяце был застрелен участковый милиционер, когда он составлял протокол в доме пострадавшего. Урок меткой стрельбы Соловьев нам преподнес и в Чебаках. Он хочет, чтобы люди не знали покоя даже у себя дома. Он ведет «психологическую войну».
– А чего ты добьешься, перетаскивая койку?..
– Соловьев уже гонял меня по тайге, потом звал к себе договориться, потом показал отчаянную храбрость, заявившись на съезд. Он надеется, что у меня тоже начнут трястись руки. Когда же он поймет, что я не из робких, думаю, он попытается меня убрать. И тут я сам иду ему навстречу. Застрелить меня днем сложно – возле штаба все время люди. А вечером – только часовой. Вот я и ставлю ему мишень. В кабинете у меня бывает народ. Где стоит койка, Соловьев и его начальник разведки Астанаев уже знают. Поглядим, кто прав – ты или я.
– Нужно просто на ночь закрывать ставни.
– Если мы начнем закрывать ставни, Соловьев догадается, что мы боимся ночного выстрела. И придумает что-нибудь посерьезнее, чем подослать охотника с винчестером.
– Усложняешь ты все, Аркаша.
– Очень жить хочется, Цыганок.
– Вот же Касьянова он убивать не стал.
– Не было нужды. Касьянов и так хватался за наган при каждом шорохе.
…Неделю спустя глубокой ночью возле штаба ударили два гулких выстрела. Хотя ставни в кабинете Голикова были закрыты (об этом распорядился Никитин), две тяжелые пули, пробив ставни и стекло, вошли в стенку в том самом месте, где койка стояла днем.
Стрелка не нашли. Только утром, когда рассвело, за соседским забором обнаружили берданку с раздувшимися стволами. В патроны был заложен по меньшей мере двойной заряд пороха.
Расстроенный Пашка, ведя расследование, был озабочен тем, что пули не застряли в ставнях и глубоко вошли в деревянную перегородку. Он их выковырял финским ножом. Это оказались два никелированных шарика, отвинченных от железной кровати. Их зарядили в ружье вместо жаканов.
С этими шариками в кармане Цыганок обошел все дома в Форпосте и соседних деревнях. Он надеялся найти кровать, от которой они были отвинчены. Не нашел.
А Голиков вечером того же дня, сидя у себя в кабинете, думал о том, что чудом спасся в Арзамасе, когда возле Стригулинских номеров его ударили ножом в грудь, и в другой раз, когда под Конотопом сорвалось крушение курсантского поезда, и когда под ногами его коня – это уже происходило на Тамбовщине – взорвалась самодельная бомба-чугунок. Для восемнадцати прожитых лет таких счастливых случаев накопилось немало. Сколько раз ему еще будет везти? Хотя нынешней ночью его спасло не слепое везение. Его спасли предвидение и расчет.
После покушения Аркадий Петрович устроил в сарае возле штаба тир. Каждое утро он заходил сюда и делал по нескольку выстрелов, пока не убедился, что одинаково уверенно попадает в мишени с правой и с левой руки.
Новоселье
Никитин снял Голикову квартиру напротив штаба в доме Аграфены Кожуховской.
Аграфене было лет тридцать пять. При большой физической силе она оставалась изящной и тонкой, но умное, доброе лицо ее было некрасивым.
Муж ее, личность довольно темная, промышлял спекуляцией, намывал в соседнем озере соль, развозил ее по дальним деревням и продавал стаканами. Торговля шла бойко, и потому дома он подолгу не появлялся, однако с бандой, по наведенным справкам, дел не имел. Детей у них не было. Жизнь Аграфены текла уныло и одиноко, поэтому квартиранту она обрадовалась и обещала Никитину, что будет кормить Голикова и стирать ему белье.
Аркадий Петрович перенес из штаба свой чемодан. Хозяйка провела его в комнату, самую просторную в доме. Здесь было три окна – одно сбоку, два по фронтону. Меж окон стояли лавка, стол и две табуретки. Справа от стола была дверь в среднюю комнату. На эту же сторону выходила половина русской печки с лежанкой. Топилась печь из кухни-прихожей. А у левой стены громоздились широченная кровать с горой подушек и самодельный шкаф.
Голиков сразу подметил, что кровать хорошо просматривается из окон.
– Вы не будете возражать, если я поменяю кровать и шкаф местами? – спросил он хозяйку.