Монкес вышел из ресторанного заведения с большим бумажным пакетом. Из пакета аппетитно пахло горячими шкалетами, прожаренной во фритюре картошкой, острым конеанским соусом и свежими булочками Ми Сакера. О, эти булочки Ми Сакера! Совершенные, несравненные, нежнейшие, мягчайшие, разрезанные пополам, проложенные сочными шкалетами, сдобренные волшебными травами, приправленные овощами, с золотистым мелким крапом семечек на спинках, идеальные по форме, эталонные по окрасу – настоящий породистый хлеб. Можно было прямо сейчас открыть пакет, извлечь из него аппетитнейшую булочку Ми Сакера и откусить вожделенный кусочек, но Монкес не делал этого. Он не любил глотать на ходу. Для него «принять пищу» было понятием основательным, пропеченным со всех сторон, с румяной корочкой. «Поесть» значило посидеть в полном покое, упиваясь в гордом одиночестве вкусами и ароматами пищи, слизывая с измазанных пальцев острый конеанский соус, облизывая испачканные губы, вытирая кулаком подбородок, без всякого стеснения, без навязчивых взглядов и говора вокруг. Когда Монкес кушал – он только кушал, и даже «Золотая сойка» в такие моменты вспархивала и уносилась в самую чащу мозга. В детстве ему говорили, что процесс жевания тормозит процесс мышления. Монкес хорошо это усвоил и всегда разделял эти жизненно важные для него процессы, не соединяя их ни при каких обстоятельствах.
– Гиз, – из чёрной тени платана прямо навстречу Монкесу вышла девушка: упитанная, круглолицая шалунья с аппетитными окорочками под коротенькой юбчонкой, открытыми пухленькими «крылышками» и молочной шейкой – такой шейкой, которая столь величественно перетекает в роскошный бюст, что невольно тянет за собой в глубокую тайну обширного декольте.
– Рива! – вздрогнул от неожиданности Монкес.
– А я думала, ты опять будешь ночевать на работе, – прильнула к его груди девушка.
– Рива, послушай, – попытался высвободиться из её объятий Монкес, – твой папаша крайне недоволен нашими встречами.
– И что? – спросила Рива, прижимаясь еще сильнее и проводя руками по широкой спине Монкеса. – Я уже совершеннолетняя.
– А то, что он обещал свернуть мне шею, а она мне как бы нужна, на ней голова крепится, – ответил Монкес, но уже не сопротивляясь, а утыкаясь носом в копну рыжих обольстительных волос, отливающих в свете эмблемы «Быстрожарки» бесовски-красным отсветом.
От них пахло так же вожделенно, как из бумажного пакета. И вся она – Рива – была столь аппетитна, столь горяча и ароматна, что невозможно было сдержать себя и хотелось немедленно выхватить её из тряпичной обёртки и с упоением насладиться этим роскошным мягким телом, с рассыпанными по нему золотистыми семечками веснушек.
– Отец сегодня на дежурстве, а мать еще не вернулась, – сказала Рива и потёрлась о небритую щёку Монкеса. – Я так скучала. Почему ты столько дней не уходил с работы?
– Да… дела были, – промямлил Монкес, проводя свободной рукой по мягкой ягодице своей подруги, спускаясь по ткани вниз и внезапно натыкаясь на обнажённое бедро. – Дела, – повторил он неосознанно, двигаясь рукой вверх, под подол короткой юбки.
– Какие дела? – глубоко задышала Рива, туго зажимая ворот пиджака Монкеса. – Может, расскажешь мне?
Он не ответил, крепко обхватил её за обширную талию и повёл в подъезд трёхэтажного кирпичного дома, на самый верх, в свои меблированные апартаменты, где предстояло ночевать последний раз.
На пороге он замешкался. Подлые ключи провалились в подкладку старого пиджака через дыру в кармане. Рива ловкими розовыми пальчиками забегала по низу пиджака, зажала ключи, обхватила Монкеса, запуская руку в карман с дырой, прильнула своими губами к его губам и через долгий поцелуй извлекла из кармана ключи.
– Открывай, открывай, открывай, – облизывался и пускал слюни Монкес.
– Погоди, тут еще что-то, – шаловливо прошептала она, прилипая вновь к его рту.
– Рива… – зажмурился блаженством нетерпения Монкес.
– Что это? – помахала Рива перед его носом небольшой сложенной бумажкой.
– Не знаю. Дай мне ключи!
– Не дам, – упорхнула от него по лестничной площадке дородная бабочка. – Так, что тут? – развернула она листок.
Похотливость и озорство слетели с её лица, как слетает кирпич с края стройплощадки, падая на бетонные плиты внизу и разбиваясь в пыль терракотовых осколков.
– Что там? – испугался Монкес и сунулся в листок, протянутый ему дрожащей рукой.
«Монкес, я тебя удавлю, паршивый лизоблюд».
Подписи не было.
Монкес ничего не сумел сказать. Он только растерянно смотрел на перепуганную Риву, хлопал глазами и ртом, как задыхающаяся рыба, и медленно отступал к двери в апартаменты.
Глава 3. Разбившийся сосуд
Том ушёл домой совсем несчастный, и сны, которые он видел в ту ночь, были полны всяких ужасов.
Марк Твен «Приключения Тома Сойера»
– Рива, иди сюда! – капризно потребовал Монкес, стирая со лба выступивший от нервного напряжения пот.
– Гиз, я боюсь. Давай позвоним в полицию.
Она, бледная, стояла посередине спальни между большой неубранной постелью и стеклянным столиком, на который был брошен забытый пакет из «Быстрожарки». Нервно теребила в руках телефон, кусала губы, накручивала на палец рыжую прядь волос, а то вдруг порывалась ходить по комнате из угла в угол и бубнить нечто невразумительное.
– Зачем звонить в полицию? – простонал он, откидываясь на постели на спину и вытягивая вверх руки.
– Ты получил записку с угрозой. Этого достаточно! – Рива смотрела на него чёрными от ужаса глазами, крылышки её курносого носа дрожали, а на щеках, покрытых красными пятнами от недавних рыданий, едва сдерживались мышцы, чтобы не искривиться от нового приступа слёз.
– Рива, это чья-то шутка, – Монкес рывком поднялся с постели.
– Так не шутят, – твёрдо сказала Рива. – За такие шутки нужно платить!
– Птичка моя, – схватил её за плечи Монкес, развернул к себе, крепко обнял, завозил потными ладонями по спине, бокам, бёдрам подруги. – Рива, я получил сегодня перевод. Понимаешь? Я получил перевод в другую лабораторию. Кто-то из моих злопыхателей прознал это раньше и решил таким образом высказать своё мнение.
– Перевод? – отстранилась от него Рива, всверливаясь испуганным взглядом в его замасленные желанием глазки.
– Да. С завтрашнего дня я буду работать у Кишера.
– У Кишера?! – не поверила она.
– Да, Рива, да! Знаешь, я сам, когда узнал, расстроился поначалу, – он вновь переложил руки на её пухлые плечи, заглянул в перепуганное, осунувшееся лицо. – Понимаешь, Кишер – микробиолог, я сперва подумал, что меня переводят к нему, чтобы свернуть «Сойку», но пока ехал домой – думал и теперь понимаю: это мой шанс. Моя судьба, фортуна! – он слегка тряхнул подругу за плечи. – Понимаешь? Вместе с Кишером мы доведём мой проект до такого совершенства, что… что… Ах, ты даже не представляешь! – Монкес сладострастно прижал Риву к себе. – Ты не представляешь, – продолжал бормотать он, зарываясь носом в её волосы.
Рива стояла неподвижно, отрешённо, позволяя делать с собой всё что угодно. Её не было здесь. Ей казалось – она стоит на краю бездонной пропасти и смотрит, как уносится вниз и исчезает в тумане хрустальный сосуд её мечтаний. Она трепетно ждала услышать звон разлетающихся о камни осколков, но не слышала, и мимо мелькало время, один сезон сменялся другим, а сосуд всё не достигал дна.
– Птичка моя, Рива, девочка, ты знаешь, какие это перспективы? У меня будут деньги, намного больше чем сейчас, намного. Будет команда, с которой приятно работать, а не это тупое быдло завистников и сплетников. Будет свой дом. Мне уже пообещали. Да, частный дом в Красном секторе.
Рива охнула и поползла из его рук.
– Ты что? Что с тобой? – испугался Монкес, опускаясь вместе с ней на пол.