12
По силам ей старение отсрочить.
И хочет тетенька до ужаса упрочить
Стабильность облика, красивого когда-то.
Признаюсь, что про женщин слышал я:
Когда в пятнадцать некрасива – бог судья,
Но если в тридцать – так сама и виновата.
13
Лавров налил себе бокал вина
И стал смотреть, как мажется жена.
Девчонки в кухне стол сервировали.
Жена Лаврова в зеркало глядит
И, как бы, между прочим, говорит:
– Ну, как сходил? Чего тебе сказали?
14
– Сказали, что стихи сейчас не в моде.
Век прозы наступил, и даже вроде
Сам Пушкин не читается уже.
– А что же в моде? Что теперь читают?
– Доценко. Детективы почитают. -
Жена Лаврова в желтом неглиже,
15
Держа в руках софистер и расческу,
Чтоб сделать к ужину шикарную прическу,
Вздохнула, левым плечиком пожала
И мужу, чтоб ответить что-нибудь,
А вовсе не затем, чтоб вникнуть в суть,
С улыбкой непонятною сказала:
16
– Тогда и ты возьмись за детективы.
Иначе не увидишь перспективы. -
Сергей Андреич глянул на жену,
Поморщился: мол, боже, с кем тут спорить,
И, чтоб финал дискуссии ускорить,
Решил свалить на классиков вину:
17
– Все смотрят не на труд, а на портреты.
Какой ужасный вред – авторитеты!
Об этом говорил еще Толстой.
Когда нет имени, шедевр теряет цену!
А без цены не выпустят на сцену.
От этого у нас кругом застой.
18
И более всего – в литературе…-
Жена Лаврова спорить о культуре
Желала даже меньше, чем стареть.
И, слушая ворчание супруга,
Его многострадальная подруга
Вдруг начала тихонько что-то петь.
19
Лавров затих и горько ухмыльнулся.
Поднялся, молча в комнату вернулся.
Допил вино, опять к столу присел,
Взял с полки пятый том Хемингуэя
И стал читать, мечтать уже не смея
О лаврах призрачных. Над ним в углу висел
20
Портрет Рембо – счастливого мальчишки,
В семнадцать лет добившегося книжки
И похвалы всемирного Парижа.
А он, – пристыжен собственной женой! -
Еще не напечатал ни одной,
Ни званий не добился, ни престижа.
Глава девятая
1
"Да что жена? Она не понимает
Меня совсем. Стихов моих не знает,
Да и не ценит. Вот где скрытый враг.
Как часто женщины мужьям не помогают
И ими не живут. Потом пеняют,
Что жизнь у них не ладится никак.
2
Ведь кто мужчину может ввысь поднять?
Жена его, что любит, словно мать,
Готовая на подвиг ради мужа.
А кто мужчину может в ад спустить?
Опять жена, – которой лень любить,
Которой, видимо, хороший муж не нужен". -
3
Так думал наш Лавров, когда вошла
Тихонько Ольга: – Дядя, я нашла
Сегодня днем на полке, между книг,
Один ваш стих. Он очень превосходен… -
Лавров взглянул: – Ах, этот. Нет, не годен. -
Хотел забрать, но Ольга в тот же миг
4
Листочек отстранила: – Если вам
Не нужен, подарите мне. Стихам
Я отведу отдельное местечко
В своем секретном дневнике. – "Зачем?" -
– Пусть лучше у меня хранится, чем
Пылится между книг. Еще словечко
5
Хотела я сказать вам о стихах…
Конечно, мнение мое для вас – не ах
Какое важное… – "Да нет же, говори,
Я буду рад твое услышать мнение…" -
И Ольга дядю привела в смущение
Своею похвалой. Минуты три
6
Он слушал молча, чуть ли не краснея,
Но, в то же время, возразить не смея.
Как лесть сильна! Как любим мы ее!
И все-таки Лавров набрался духу,
Стал возражать. Но как приятны слуху
Слова племянницы! И так они вдвоем
7
Беседовали о строптивой музе,
Об этой прежеланнейшей обузе
Для всех поэтов. Тут Лавров взглянул
В тот угол, где висел Рембо портрет
И грустно улыбнулся: – Вот поэт!
А я… – И он слегка рукой махнул.
8
– Куда уходит молодость лихая? -
Сказал Сергей Андреевич, вздыхая. -
Стареет тело – это ли беда,
Когда душа… душа – все та же птица,
Что в синь мечты, под небеса стремится.
Душа, поверь мне, вечно молода!
9
Чем мы старей, чем тело непослушней,
Тем верим в небылицы простодушней,
И тем сильнее ждем любви, тепла.
И тем нежней и безответней любим,
И, походя, уж женщин мы не губим,
И меньше на земле свершаем зла.
10
– Но вы еще совсем не так и стары.
– Мне тридцать пять! Дождусь ли божьей кары
Я к тридцати семи, не знаю сам,
Но в тридцать три меня не распинали.
И в тридцать семь, я думаю, едва ли
Меня узнают. Вот где будет срам!
11
Поэты без признания хиреют,
И к тридцати годам уже стареют.
А мне давно не тридцать – тридцать пять!
Но я по-прежнему бесславен и безвестен,
Вот в чем трагедия. Смотри, с тобой я честен.
Мне поздно все сначала начинать…
12
– Нет, нет, Сергей Андреич, вы не правы. -
Она ему в ответ. – Я знаю, нравы
В литературе слишком уж круты.
Пробиться трудно. Все же постараться
Необходимо. Вам нельзя сдаваться.
Вам надо бы в Москву… – "Мечты, мечты.
13
Ведь я и здесь-то никому не нужен.
Какое там – в Москву!.." – "Остынет ужин!!" -
Услышали они. К столу звала
Жена Лаврова. Оля встрепенулась,
Как будто испугавшись, и коснулась
Его руки, и взгляд свой отвела,
14
Вся покраснев. Случаен или нет
Был этот жест, увы, для нас – секрет.
Но он, однако же, сумел смутить обоих.
Тут Оленька нашлась: – Отложим лиру.
Идемте ужинать. Нельзя нам тетю Иру
Заставить ждать. – Вдруг, темные обои
15
Лаврову показались чуть светлей,
Мир – чуть прекрасней, жизнь – чуть веселей.
Неужто все лишь от прикосновения?
Он улыбнулся и послушно встал…
Читатель, помнишь, Пушкин описал
Прекраснейшие чудные мгновения?
16
Вся наша жизнь из них и состоит,
И ими, словно бисером, пестрит,
Как счастлив тот, кто может их заметить.
И легкий взгляд, и чей-то нежный жест…
Но мы свой быт несем, как тяжкий крест.
А почему? Кто может мне ответить?
17
Ведь жизнь – прекрасна! В чем ее винить?
Не нравится, так можно и не жить.
Но если жить – давайте веселиться!
Отпущен нам не столь уж долгий срок,
И, кто его, смеясь, прожить не смог,
Вини себя, тут не на кого злиться…
18
Так вышли к ужину из комнаты они
И в этот вечер больше уж одни
На всякий случай поостерегались
Остаться, чтоб друг другу не сказать
Опасных слов, способных показать
Их чувства. И взглянуть уже боялись
19
В глаза друг другу, чтобы не прочесть
Чего-нибудь такого. Все же честь
Семьи у нас еще на первом месте.
Но, с этих пор иначе стал смотреть
Лавров на Ольгу. Майский вечер сеть
Свою захлопнул. И уже без лести
20
Он видел в ней и ум, и красоту,
И каждую знакомую черту
Ее считал каким-то колдовством.
И даже то, что выглядит подростком,
Его сильней влекло. В наряде броском
Она ему казалась божеством.
Глава десятая
1
Признаться, мне б не стоило труда
Унять огонь в груди, и навсегда.
Я потому так заявляю смело,
Что сам почти утратил страсти пыл:
Давно свое отпел и отлюбил,
Но мой герой – совсем другое дело!
2
Итак, поэт влюблен. Не мудрено,
Он к этому итогу шел давно.
И лишь одно тревожило Лаврова:
Как быть с родством? Ведь, как тут ни крути,
А линию жены не обойти -
Ему племянницей считалась Кистенева.
3
И это знали все: весь дом, весь двор.
Лавров стал тих и скрытен, словно вор,
На ком горела шапка. Вот наука! -
Суметь скрывать к племяннице любовь
От всех и от нее самой. И вновь
Гореть любовью. Ведь какая мука
4
Всегда быть рядом, каждый день встречать,
Любить всем сердцем, всей душой желать
И не позволить лишнего словечка!
Какая боль! Но оба влюблены.
Я думаю, тут нет ничьей вины.
Душа – огонь, а тело наше – свечка,
5
Которая с годами оплывает
Что парафин, и тает, тает, тает.
Как, помните, Тарковский написал.
И вот Лавров, чтоб прекратить мучение,
Подумав день другой, принял решение,
Собрался и уехал на вокзал.
6
Там сделал предварительный заказ,
Взяв до Москвы билет. На этот раз
Нацелив на московские журналы:
Вдруг, – богу в уши Олины слова?
Но до отъезда он решил сперва
Письмо отправить другу. Для начала,
7
Чтоб было, где в Москве заночевать:
Возможно, он задержится, как знать,
В столице погостить всегда приятно.
Глядишь, и страсти отойдет накал.
Билет он на восьмое заказал,
Но лишь – туда, не заказав – обратно.
8
Валерка с ним тогда и задружил.
Не потому совсем, что рядом жил,
И вовсе даже не из-за шабашек,
А оттого, что мог через него
Встречать он и кумира своего.
Был Пилин тих, послушен, как барашек.
9
До остановки провожал Лаврова,