Тем летом, четырнадцатого июля, друзья Кати пригласили ее в модный ночной клуб «Парадокс», где проходила тематическая вечеринка, посвященная Дню взятия Бастилии и организованная, скорее всего, кем-то из французского посольства. Ночь обволакивала тогда самых разных ее гостей, среди которых были студенты, бизнесмены, певцы, музыканты, бандиты, проститутки, режиссеры, журналисты, преподаватели, чиновники, художники, пекари, шпионы, трансвеститы, домохозяйки, спортсмены. Сладковатый запах марихуаны витал в воздухе вместе с весельем, свободой и предвкушением сказочных приключений. Громкая музыка билась с ними в танце, будоража кровь каждому, и объединяла всех без разбора состоянием, близким к экстазу.
В этом фейерверке страстей (кто бы мог подумать) оказался и Платон. Он приехал в клуб со своей сестрой Агатой, та попросила брата поехать с ней, чтобы, как она выразилась, «не было так страшно». Он согласился, хоть и без особого энтузиазма, поскольку не любил ночной город, который всегда угнетал его. Вскоре к Агате присоединились еще несколько ее подруг, они были очень веселы и постоянно дразнили Платона, который на их фоне выглядел чрезмерно зажатым. Он брезгливо смотрел на окружающих, как бы компенсируя в себе этим чувство стыда, подло прилипшее к нему с рождения. Пожалуй, он был единственным, так сказать, незваным гостем в этом порочном месте, подогретом теплой летней ночью и безмерно далеким от целомудренного ханжества нашего героя, стыдливо скрывающего под собою комплексы и, что хуже всего, надуманный образ праведного романтика. В общем, Платон был девственником, и, скорее всего, это чувствовали развеселившиеся и не очень симпатичные подруги Агаты; они шутили над ним, пока несчастный был вынужден находиться в их обществе. К счастью, барышни нашли каких-то развязных студентов и переключили свое озорство на них. Тогда обиженный Платон (больше всего на Агату – за то, что она воспользовалась его братскими чувствами) стал протискиваться сквозь плотную толпу к выходу в надежде поскорее убраться подальше от этого кошмара.
– Платон?
Платон обернулся. Перед ним стояла его сокурсница, имени ее он не помнил. Молодой человек уставился на девушку с испугом и одновременно со смущением. Его бледные щеки вспыхнули, но в полумраке было видно лишь только то, как сверкают его глаза, в которых проницательная Катя успела считать неопределенность и тоску.
– Э…
– Это я, Катя. Не узнаешь меня? Мы учимся вместе. – Из-за громкой музыки Кате приходилось кричать в самое ухо Платону, чтобы тот мог ее услышать.
– Привет.
Платон почувствовал ее запах. Она пахла кофе и корицей. Во мраке ее зеленые глаза казались карими, а пышные каштановые волосы были предусмотрительно собраны в пучок, чтобы не так сильно впитывался дым от сотен сигарет.
– Что ты тут делаешь?
Девушка никак не могла представить Платона – отличника, победителя всевозможных телевизионных олимпиад и викторин – в таком злачном месте.
– Я… я с сестрой, – в ответ прокричал Платон и повернулся, чтобы поискать глазами Агату, но ее нигде не было видно.
– У тебя сестра есть? А у меня брат, – прокричала Катя и неожиданно протянула Платону руку, которую тот машинально пожал.
– Он тут? С тобой?
Платон не знал, что еще спрашивать. Ему захотелось поскорее закончить этот пустой, как ему казалось, разговор и отправиться домой, подальше от всех этих людей, шума и неожиданных встреч.
– Нет! Он уехал в Бейрут, у него там практика! Он археолог!
– Археолог?! – переспросил Платон.
– Ну да! Он как Индиана Джонс!
Сказав это, девушка наклонила назад голову и залилась смехом. Платон подумал, что она пьяна или под кайфом, и решил, что им пора прощаться. Но девушка схватила его за руку и повела за собой. Платон так растерялся, что последовал. Легко и быстро они добрались до самой центральной части танцевального пола. Играл новый хит Уитни Хьюстон Queen of the Night24. У Платона от волнения подкашивались ноги. Светомузыка слепила глаза, а когда Катя положила на его плечи свои тонкие гибкие руки, Платон понял, что уже никуда не денется. Придется танцевать. Надо сказать, что он это делал впервые, так же как и многие иные вещи, которые нам кажутся особенными в этом прекрасном возрасте. Ему только что исполнилось восемнадцать. Днем ранее Кате исполнилось столько же. Они еще не стали по-настоящему взрослыми, но и не были детьми. Они принадлежали к одному поколению, соединяющему в себе абсолютно разные эпохи. Им суждено было синтезировать совершенно разные миры, удерживая и примиряя их не только своей внутренней силой, о которой им, как и многим другим, ничего не было известно, но и, можно сказать, сверхъестественной способностью понимать друг друга без слов.
После Уитни был трек Бьорк, потом настало время Селин Дион. Время свернулось клубком и с интересом следило за парой, которая сближалась с каждым новым движением, с каждым новым ударом сердца; словно окутанные невидимой негой, они все дальше удалялись в пространства, из которых нет обратных дорог.
* * *
Девушка начертила на парте: «Знаешь, я теперь совсем другая, ты знаешь, я теперь совсем другая. Так много размышляла, мечтала о тебе. Мечтала о себе, о нас мечтала тоже… Безумны мысли были те, что ж – безумной казалась я себе. А ты по-прежнему молчишь… Ну что же, скажи скорее мне: ты воспоминание, родная. Не самое плохое, да? Представить только! Увы, не скажешь ты мне больше никогда: привет, привет! А вот и снова я! Скажи, родная, как дела? Вот время долгое прошло. И вдалеке от дома пребывая, я думал о тебе, родная!»
Глава 23. Встреча
«Следующий! Проходим! Проходим!» – донеслось из репродукторов.
– Ну что застыл, иди!
Платона кто-то толкнул в спину, возвратив из оцепенения. Когда он обернулся, то увидел афроамериканца, тот раздраженно и зло смотрел на него.
«Следующий!» – повторил металлический голос.
Платон не заметил, как миновал переход и оказался в основном зале купола. Перед ним стояли охранники и врачи, которые распределяли между всеми белые гидрокостюмы. За их спинами располагался овальный бассейн средних размеров, наполненный темной водой, сильно пахнущей хлоркой или чем-то вроде нее. Со шлепками туда падали белые гидрокостюмы. Они вылетали из основного отверстия никелированной трубы, похожей на кран умывальника, который грозно нависал над всеми и сочился. Один санитар вылавливал костюмы из бассейна каким-то крюком и бросал в огромное алюминиевое корыто, расположенное рядом со смотрителями. Из корыта уже другой санитар с усердием вытаскивал костюмы, а потом скручивал их под катушкой пресса, чтобы выжать. Затем он пополнял ими стопки, стоящие горками у распределителя. Платон подошел к нему. Великан был плотного телосложения, с толстыми губами, короткой мускулистой шеей и здоровенными руками в серебряных кольчужных перчатках, как у мясника. Платон протянул руки, и распределитель плюхнул в них гидрокостюм, оказавшийся невероятно легким.
– Следующий! – пробасил он.
Дальше очередь вела по винтовой лестнице вверх. Люди, которым выдали гидрокостюмы, поднимались по ней как-то неестественно. Ступали они лениво, вяло, какие-то все бесстрастные и безразличные к такой вот судьбе, совсем смирившиеся. Им было не привыкать, но только не Платону! Его понятное возбуждение сильно контрастировало на фоне этой обезличенной массы. Там, где лестница заканчивалась, он увидел стоящие в ряд черные капсулы. С человеческий рост, с дверцами-гармошками, совсем как у троллейбусов. Когда двери разъезжались, в капсулы проходили люди. Петрович и Шурик шли бок о бок в одну из кабинок, привычно неся перед собой гидрокостюмы. Платон поспешил за ними, а когда все оказались внутри, то он понял, что это раздевалка. Десятки голых тел неспешно наряжались в гидрокостюмы. Смотрящие за ними санитары в паре с солдатами сидели на высоких стульях и неспешно обсуждали что-то, время от времени делая замечания тем, кто совсем медлил или вовсе сидел на скамейке, опустив голову в задумчивости.