Морган просигналил им ракетами, чтобы они сами выбирали себе курс.
В полночь все суда исчезли, укрывшись, видимо, возле многочисленных островов, расположенных вдоль побережья Венесуэлы, где они могли найти надежные бухты. Фрегат, однако, продолжал путь на север, стремясь добраться если не до Тортуги, то, по крайней мере, до Ямайки, где ему не грозила опасность: это была английская колония, открытая для корсаров, получавших здесь разрешения на плавание и ведение войны против испанцев.
Море становилось все пасмурней, ветер налетал с такой чудовищной силой, что, окажись у него на пути пушки тридцать второго калибра, то и они полетели бы за борт.
Оглушительно гремел гром, заглушая команды боцманов и их подручных, беспрерывно сверкавшие молнии слепили глаза.
Морган хотя и понимал, что скоро начнется ураган, сохранял удивительное спокойствие и невозмутимость. Он был не только смелым бойцом, но и одним из отважнейших мореходов своего времени. Стоя на мостике с рупором в руке, он отдавал приказания без страха или дрожи в голосе.
Отказавшись спуститься в каюту, Иоланда стояла рядом с капитаном, ухватившись за поручни мостика. Она бестрепетно встречала брызги воды, долетавшие иногда до этого, весьма высокого, места фрегата, и с любопытством, без примеси страха заглядывала в морские пучины, в которые корабль погружался со странным уханьем.
— Вам не страшно? — часто спрашивал ее Морган.
— Я дочь моряка, — с улыбкой отвечала девушка. — Мой отец сражался в этих морях с ураганами.
Часам к двум утра с моря донесся зловещий гул. Казалось, вопит несметная орава людей, взывающих о помощи.
Морган слегка побледнел и нахмурил лоб.
— Что это? — спросила Иоланда.
— Надвигается циклон, — ответил флибустьер.
Вдруг все небо от запада до востока озарилось ярким пламенем. Непроглядные потемки сменились, казалось, кровавым жаром. Волны вспыхнули, словно освещенные изнутри множеством подводных вулканов. Одна за другой следовали молнии. Яркий свет их ослеплял моряков. Казалось, на море изливается огненный каскад, молнии падали стрелами в два-три зигзага и такими же зигзагами взвивались обратно.
Сощурив глаза, команда фрегата с ужасом наблюдала за этим зрелищем. Впервые в жизни душа Иоланды, казалось, ушла в пятки.
— Сеньор Морган!.. — теребила она капитана. — Что происходит?
— Налетели на шаровую молнию, сеньора. Спускайтесь в каюту!.. Спускайтесь!..
— Посмотрите на клотик грот-мачты!.. — послышался в этот миг чей-то голос.
Все устремили глаза на мачту. Наверху, вокруг клотика, вращался, словно собираясь оседлать его, раскаленный шар величиной с апельсин, светившийся голубоватым светом. Внезапно он лопнул с сухим треском гранаты, мачту лизнул язык пламени и в воздухе запахло серой.
— Горим! — с испугом закричали корсары.
Вспыхнул марс, и пламя, раздуваемое ветром, охватило уже косой парус фок-мачты.
Увлекая за собой дочь Черного корсара, Морган собирался было спуститься с командного мостика, как вдруг до него долетел возглас Пьера Пикардца:
— Стаксель горит! Надвигается огромный вал!..
Морган с трудом подавил желание выругаться, чтобы не напугать девушку. Но не смог удержаться от гневного восклицания:
— Это какое-то проклятие!
Но, придя тут же в себя, он помог Иоланде спуститься по трапу, по которому то и дело прокатывались волны.
— Сеньора, — слегка взволнованно сказал он, глядя ей в глаза, — Морган не из тех, кто теряет присутствие духа, положитесь на меня.
— Я ничего не боюсь, — ответила Иоланда. — Я знаю, что вы мужественный человек.
— Уйдите с палубы, сеньора. Мы во власти волн и огня, и от беды не убережешься.