К сожалению, многие задуманные и начатые Иоасафом преобразования церковного домостроя так и не были им завершены по причине внезапной кончины в ноябре 1640 года. Впрочем, шумная компания нововведений, поднятая патриархом Иоасафом в церковном богослужебном и иерархическом хозяйстве, так испугала робкого и болезненного царя Михаила Федоровича, что он более полутора лет воздерживался от избрания нового настоятеля Церкви. И только, когда страсти вокруг «Памяти» и «Лествицы власти» мало-помалу улеглись, он остановил свой выбор на тихом и покладистом архимандрите московского Симонова монастыря Иосифе, ведущем свое происхождение из рода дворян Дьяковых.
В отличие от своего предшественника Иоасафа, престарелый Иосиф в высоких эмпириях не витал, неукоснительно следовал букве и духу завещанной дедами и прадедами старины, оказывая тем самым стойкое противодействие любым реформистским поползновениям. Его бездеятельное пребывание на посту патриарха, развеяв тревоги царя и закостенелого в невежестве и лености боярства, быстро свело на нет едва начавшуюся в церковном сообществе культурную революцию.
Но наступил 1645 год. Царь Михаил Федорович предстал перед Страшным судом, а на престол царства Московского венчался его сын, второй царь из дома Романовых – Алексей Михайлович, который по воле случая оказался воспитанником уже знакомого нам Стефана Вонифатьева. Того самого протопопа Стефана, который, начав свою служебную карьеру в Новгороде, прославился в северных краях как один из лидеров «ревнителей благочестия». На этой волне он поднялся, его дар проповедника был замечен, и Вонифатьева пригласили на службу в Москву. Как видно из отрывочных фактов его биографии, дела в столице у Стефана шли неплохо, и к исходу царствования Михаила Федоровича он уже служил протопопом Благовещенского собора Московского Кремля.
А с приходом к власти царевича Алексея, Вонифатьев – убежденный и последовательный «ревнитель благочестия» превратился в едва ли не самое влиятельное лицо в государстве, подменяя во многих вопросах самого патриарха Иосифа. Оценив все очевидные преимущества нового положения при Дворе, Стефан возвращается к мечтам своего новгородского периода и вновь обращается к теме о стройности и благочестии церковной службы. Он подолгу и доверительно беседует с неискушенным в вопросах государственного управления царем Алексеем Михайловичем, ярко живописует перед ним неприглядные, а порой и отвратительные картины церковного богослужения, знакомит с интересными и ревностно преданными Церкви людьми.
И наконец, добивается своего!
Молодой царь, восхищенный подвижническими настроениями своего духовного отца, глубоко проникается его заботой и болью о нестроении русской Церкви, он жадно ловит каждое его слово и готов оказывать личное и немедленное содействие в исправлении допущенных Церковью ошибок.
***
Создание кружка «ревнителей благочестия» становится первым совместным проектом царя Алексея Михайловича и протопопа Стефана Вонифатьева. Но, в отличие от своего старшего товарища, новый царь слишком молод годами, а потому наивен, податлив и нетерпелив. Желая быть полезным своему отечеству сию минуту, Алексей не слышит – не хочет слышать взволнованных предостережений патриарха Иосифа о том, что просветительский реформизм «ревнителей благочестия», страдающий определенной поспешностью и непродуманностью действий, слишком заражен западничеством для того, чтобы быть принятым Церковью и обществом без протеста или, что значительно опасней, без бунта.
Однако вполне обоснованные и взвешенные рассуждения патриарха Иосифа не останавливают честолюбивого юношу. Да и сам старец вместе со всеми своими премудростями и нравоучениями кажется Алексею пережитком прошлого, который отстал от жизни на целый век и не понимает требований нового времени. Царь отворачивается от патриарха Иосифа и более не посвящает его в свои планы! Так дело обрядового реформирования Церкви выводится из-под контроля самой Церкви и сосредотачивается в руках царя Алексея Михайловича и его духовника – протопопа Стефана Вонифатьева.
В этом смысле и создание кружка «ревнителей благочестия» осуществляется в интересах не церковной власти, как следовало бы, а светской. Ведь именно он – Алексей Михайлович, основываясь на рекомендациях Стефана Вонифатьева, ведет тщательный подбор основного состава будущих реформаторов. Требования, которые предъявляются к участникам кружка, просты и в основном сводятся к тому, чтобы все они не только были наделены высокими нравственными качествами и являлись представителями белого духовенства, но, чтобы еще и обладали исключительными проповедническими способностями.
Возлагая на членов кружка большую социальную ответственность, царь вместе с тем предусматривал для каждого из них и высокое должностное назначение, немыслимое при обычном течении карьеры приходского священника. Так Иван Неронов был переведен из Нижнего Новгорода в Москву и поставлен протоиреем Казанского собора, Аввакум Петров назначен протоиреем в Юрьев-Польский, протоирей Даниил получил приход в Костроме, Логгин – в Муроме и Лазарь в Романове-Борисоглебске. Несколько позднее к «ревнителям благочестия» примкнул и Новоспасский архимандрит Никон Минин.
Помимо духовных лиц в рабочее ядро кружка вошли и широкоизвестные на Москве вольнодумцы: боярин Федор Ртищев, «дядька» царя – Борис Морозов, князь Одоевский и князь Львов.
Дело оставалось за малым – определиться с лидером, с центральной и авторитетной фигурой вновь созданного сообщества! Никто из «ревнителей» не сомневался в том, что более всех занять эту должность достоин его создатель и идейный вдохновитель – Стефан Вонифатьев! Но, принимая во внимание тот факт, что по долгу службы Вонифатьев вращался исключительно в придворных кругах и был оторван от основного рабочего материала – народных масс, то главой кружка был избран его давний приятель, земляк и единомышленник – Иван Неронов. Именно по этой причине Неронову и был отдан в управление Казанский собор – «церковь посреди торжища», в которой «народ во все дни бывает».
Главное, что должны были исполнить реформаторы – это внедрить в церковный обиход те основные предписания, которые патриарх Иоасаф изложил в своих богословских трудах «Память» и «Лествица власти».
И вот в это непростое для «ревнителей» время в Москву в 1649 году и прибыл Иерусалимский патриарх Паисий. Верно определив вектор, задуманных Московским царем преобразований в системе церковной богослужебной практики, и понимая, что успех его миссии во многом зависит от его умения угодить русскому самодержцу, Паисий как-то заметил, что у них на Востоке никто двумя перстами не крестится, да и имя Божье – Исус произносят и пишут иначе. Не преминул Паисий обратить внимание царя и на другие расхождения в обрядах двух церквей – Русской и Восточной. И хоть самого главного – основополагающих догматов православия все эти мелкие обрядовые несоответствия не затрагивали, но замечания гостя, упав на благодатную почву, немало раздосадовали Алексея Михайловича. Утвердившись во мнении, что проведение церковной реформы – проблема острая и давно назревшая, Алексей потребовал от патриарха Иосифа, чтобы тот, наконец, вспомнил о своем высоком церковном чине, о тех обязанностях, которые этот чин подразумевает, и предпринял конкретные шаги к устранению вышеизложенных замечаний. Немедленных мер царь потребовал от патриарха и в решении вопроса о «многогласии».