– Вот еще! Без тебя все сам сделаю, что я, без рук? – хмуро ответил он и поднялся, чтобы уйти.
– Раздевайся и иди в ванную. А я тут, на кухне, в тазике…
Анатолий не стал противиться: «Черт с ней, пусть стирает, если хочет, мне меньше забот… – а сам где-то в глубине души почувствовал, как застонала память: – Когда-то это уже было…»
Прошло два часа. Анатолий, в штанах и рубахе брата, сидел на кухне, пил некрепкий чай, дымил сигаретой. За стеной, в зале, Серега и Шура под рюмку водки обсуждали положение в стране. Из ванной вышла черноглазая, прошла к батарее, потрогала одежду, не поворачивая головы, заговорила:
– Шубу я почистила, к утру высохнет, джинсы еще влажные. Можно посижу с полчасика, а потом уйду?
Анатолий равнодушно посмотрел сквозь нее, затянулся сигаретой. Она восприняла этот жест как согласие, робко присела на табурет у стены. Долгое время молчали, она – потупив глаза в пол, он – прихлебывая третий стакан чая.
– Как это все получилось? – не зная, о чем говорить, наконец-то спросил Анатолий.
От неожиданности девушка вздрогнула, испуганно посмотрела на него, какое-то время думала, может, вспоминала что-то, затем негромко выдохнула:
– Сама не понимаю… Он подбежал сначала – ударил. Я упала. Он набросился на меня. Я не выдержала… У меня в сумочке спицы были, я люблю вязать, бабушка научила, а сегодня к подруге ходила, показывала ей, как новый пуловер начинать… Она меня провожала.
– Вот и проводила… – дополнил Анатолий.
Черноглазая вдруг переменилась в лице, сверкнула глазами, гордо развернула плечи, приподняла подбородок, изменившимся, холодным голосом, в котором не было и нотки раскаяния, бросила:
– Так ему и надо! Скотина, не будет руки распускать!
Анатолий удивленно посмотрел на нее: «О! Да ты девушка с характером! В человека спицей ударила и нисколько не раскаиваешься… Однако здесь волей не пахнет», – подумал он, но спросил о другом:
– Не жалко? А если ты его убила?
– Кого жалеть-то? Таких подонков не жалко!
– Все-таки человек…
– А он меня пожалел? – со злостью зашипела она. – Тоже мог убить, не задумываясь!
– Но ведь не убил!
– Спасибо! Хорошо, что не убил…
Анатолий подавленно замолчал. Он впервые сталкивался с таким напором неприязни. В том мире, где он жил, женщина, хранительница очага, относилась к людям по-другому: уважительно, уступая и доверяя. В худшем случае сварливая жена могла накричать, несильно «приласкать» мужа метлой или же вылить на него ведро холодной воды. А потом, через пять минут, суетиться и просить прощения. В поселке это называлось «спустить пар». Мужик при этом всегда напущенно обижался (до вечера), грозился изменить жизнь, бросить супругу. Однако Анатолий не помнил случая, чтобы кто-то из мужиков хоть раз ударил женщину.
Здесь же, в городе, за один день, прожитый в мире цивилизации, он познал такое, что не могло уложиться в голове: коварный обман клофелинщицы Лены, возможное убийство человека и при этом ни капли раскаяния девушки… Там, в таежном поселке, все то, что он смотрел по телевизору, слушал из рассказов, когда на краткое время выезжал в гости к брату, казалось далеким, чужим, непонятным. Здесь же, столкнувшись с реальностью, он растерялся: Все было не так, когда он приезжал в прошлом году. За короткое время люди в городе стали злее, хитрее. Стоило задуматься о том, что будет дальше. Что стало с людьми за несколько лет? Что будет с этой девушкой, у которой нет и тени раскаяния за содеянное? А может, это ему все кажется, и он нагружает себя плохими мыслями?
Анатолий вновь посмотрел на черноглазую: она ли это, что недавно плакала, подражая дикому теленку в зубах росомахи? Кажется, теперь в лице девушки нет живительной тени сострадания. Она сидела у окна с сигаретой, холодно пуская изо рта дым тонкой струйкой. Гордо поднятая голова, взгляд темных, бездонных глаз выражал полное равнодушие к окружающему ее миру. Даже на Анатолия, своего спасителя, она смотрела с плохо скрываемой насмешкой. Может, вспоминала недавние злоключения, или слишком смешным было его разбитое лицо.
Не зная, как продолжить разговор, Анатолий почему-то спросил о ее семье. Черноглазая ответила, что живет с родителями, бабушкой и пятилетним сыном, замужем не была… Обычная жизнь девушки не вызвала у Анатолия удивления. Сейчас так живут многие молодые женщины: в разводе, без мужа и так далее. Его насторожило другое. Тот холодный, может, равнодушный взгляд, когда она вспомнила о самых близких людях. Матери, женщины всегда говорят о детях, родителях с доброй улыбкой, искоркой нежности в глазах, благоговением, любовью. У ней всего этого не было. В какой-то момент ему даже показалось, что говорит она не о своем сынишке и родной бабушке, которая воспитывает ее ребенка, а о старой, облезлой кошке, которая к своему преклонному возрасту разучилась ловить мышей. Ему почему-то сразу вспомнилось возмутительное воровство клофелинщицы Лены, недавнее бегство жены. Анатолию вдруг показалось, что перед ним сидит не симпатичная леди с притягивающими чертами лица, влекущими глазами, ради которой растапливаются мужские сердца, вершатся великие подвиги, а обыкновенная змея-гадюка, притаившаяся перед решающим прыжком. В его душе возникло отвращение не только к черноглазой, но и ко всей слабой половине человечества.
Больше не говоря ни слова, он встал и вышел из кухни. Зачем было что-то говорить? Анатолий знал, что новая знакомая скоро уйдет и он больше никогда ее не увидит. Для чего встречаться? Разные характеры, линии жизни, противоположные взгляды на окружающий мир не дают положительного результата.
Остановившись на полуслове, черноглазая с удивлением смотрела в его широкую спину. Девушка поняла, что сейчас он уйдет и она видит его в последний раз. Ситуация повергла девушку в растерянность. Она думала, что спаситель затянет разговор как можно дольше, примется очаровывать ее, как это было при редких знакомствах с мужчинами, когда последние, без исключения, добивались ее всевозможными способами. А вышло все иначе. Анатолий просто проигнорировал ее, бросил, как мокрую сигарету, которую даже не пытался подкурить. В другом случае кому-то она с надменной улыбкой бросила бы вслед: «Скатертью дорога!» Кому-то другому, но не Анатолию. Девушка поймала себя на странной мысли, что хочет поговорить с ним хоть минуту и не желает, чтобы он уходил.
А ему было все равно. События последнего дня налили кедровым маслом глаза, залепили медом веки, не помогал даже «Купеческий» чай. Одна мысль: добраться до кровати – затуманила сознание. Он уже не помнил о черноглазой, ему было безразлично, куда и когда она уйдет и что даже украдет, как клофелинщица Лена.
В зале за столом Серега и Шура не заметили его за своими спорами. Анатолий молча скользнул налево, в детскую комнату и, не раздеваясь, бухнулся на диван.
…Матовая синька медленно просочилась в морозное окно. Серая комната наполнилась бледными красками наступающего утра. В маленькую комнату городской квартиры шагнуло начало следующего дня.
Анатолий открыл глаза. В тайге, ни раньше, ни позже, ровно в семь часов, как по внутреннему будильнику, он поднимался с нар, чтобы за час приготовить немудреный завтрак, собраться в дорогу и встать на лыжи. Отработанное за месяцы действо повторяется у каждого промысловика после окончания сезона еще какое-то время: неделю, месяц – до тех пор, пока у человека не притупится ощущение единения с природой.
Анатолий вышел из тайги две недели назад. Это был большой срок к акклиматизации человека в цивилизации, однако память скрипом старого дуплистого кедра на ветру будила его в одно и то же время, в каком бы состоянии он ни находился.