После чего развернулся, мотор взревел, и колеса бешено завертелись, стараясь найти опору в осыпающейся сухой земле крутого склона сухого русла.
Джейк отвернул в сторону от второй машины и преодолел подъем под острым углом к склону, и две неуклюжие и громоздкие бронированные машины вырвались на равнину, двигаясь колесо к колесу.
Перед ними был открытый фланг ничем не защищенных брезентовых бортов итальянских грузовиков, представляющих собой крайне заманчивую мишень, какой они никогда не встречали за свою долгую, насыщенную боевыми столкновениями жизнь. Обе «железные леди» вместе рванулись вперед, и Джейку даже показалось, что их моторы загудели иначе, по-новому, словно они снова почувствовали, что их наконец-то пустили в настоящее дело, что они вновь действуют в полном соответствии со своим истинным предназначением. Джейк бросил быстрый взгляд на «Горбатую», мчащуюся рядом с ним. Ее угловатый стальной корпус с плоскими, резко обрывающимися гранями, над которыми возвышалась боевая башня, по-прежнему придавал ей несколько стародевический вид, но в ее движении сейчас ощущалось некое королевское величие – яркие цвета эфиопского флага весело трепетали на ветру, сильно напоминая кавалерийский флажок, колеса взрывали песчаный грунт как копыта чистокровного жеребца на скачках. «Присцилла», которую вел он сам, бодро шла вперед, и Джейк ощутил прилив поистине нежных чувств по отношению к этим двум пожилым «леди».
– А ну вдарим по ним, девочки! – громко выкрикнул он, и Гарет Суэйлс, чья голова торчала из водительского люка «Горбатой Генриетты», повернулся в его сторону. Во рту он держал только что прикуренную сигарку.
– Noli illegitimi carborundum! – До Джейка его клич донесся неясно, заглушаемый ревом двигателей и свистом ветра, после чего он переключил все свое внимание на управление несущейся вперед машиной, стремясь как можно скорее ворваться в зияющую брешь в рядах итальянцев.
И тут разворачивающаяся впереди него сцена начала резко менять характер. Доведенные погоней до полной экзальтации, итальянские вояки внезапно с опозданием обнаружили, что роли в этом спектакле полностью переменились.
Он ясно видел, как она угодила в цель, как дернулся в седле всадник и кувырнулся вперед через шею лошади, но не упал. Винтовка выпала у него из рук и полетела на землю, но человек отчаянно вцепился в гриву коня, хотя его грязно-белая шамма окрасилась на плече кроваво-красным.
Граф выстрелил еще раз, целясь в шею лошади, и увидел, как страшный удар пули сшиб животное с ног и оно тяжело свалилось на своего раненого всадника, испустив последнее короткое ржание.
Граф радостно засмеялся, страшно возбужденный.
– Сколько, Джино? Сколько уже?
– Восемь, мой полковник!
– Продолжай считать! – крикнул граф, поводя винтовкой и выискивая следующую цель и ловя ее на мушку. И тут, совершенно внезапно, он замер на месте, дуло винтовки задрожало и опустилось к сияющим носкам сапог. Нижняя челюсть у него отвисла, словно выскочив из суставов, и повторила в своем движении путь винтовочного дула. Его недавний испуг вдруг вернулся, едва забытый в возбуждении от преследования, вернулся с такой силой, что в животе что-то ухнуло вниз, а ноги разом стали ватными.
– Мария милосердная! – прошептал он.
Горизонт ожил и зашевелился, превратившись в одну непрерывную надвигающуюся массу от одного края до другого, насколько хватало глаз. Графу потребовалось немало времени, чтобы осознать, что он видит, понять, что вместо пятнадцати всадников вдруг возникли тысячи и тысячи, и вместо того чтобы удирать, они надвигаются на него со скоростью, которую он никак не мог бы счесть возможной. Пока он так смотрел в полном оцепенении, вражеские всадники ряд за рядом выскакивали откуда-то прямо из земли и стремительно мчались на него, прорываясь сквозь белесую пылевую завесу.