Пленник стал извиваться и вырываться, не отводя глаз от кинжала, его лицо исказили отчаяние и страх, но двое высоких стражей крепко его держали, хихикая, как парочка голодных людоедов, и не сводили глаз с клинка.
Старуха испустила еще более пронзительный вопль и бросилась на пленника – ее длинная костлявая рука мелькнула в воздухе, нанося удар и впиваясь кончиком кинжала в сердце осужденного. Но сил у старухи было недостаточно, чтобы как следует вонзить лезвие, клинок попал в кость и ушел вбок, скользнув по грудной клетке и оставив длинный неглубокий разрез, обнаживший кость, на мгновение сверкнувшую белым, прежде чем из раны потоком хлынула кровь. Собравшиеся воины галла хором издали радостно-одобрительный крик, после чего начали насмехаться над мстительницей, издавая язвительные вопли и улюлюкая, словно стая осатанелых шакалов.
Старуха наносила удар за ударом, юноша бился и вырывался, его стражи ревели и гоготали, кровь из неглубоких порезов разлеталась по всей комнате, поблескивая в свете ламп, пятная руку старухи, сжимавшую кинжал, и брызгая ей в лицо, прямо в остервенело орущий рот. От ярости и неудовольствия ее удары становились все менее удачными и слабыми.
Не в силах пронзить пленнику грудь, она стала бить его клинком в лицо. Первый удар распорол ему нос и верхнюю губу, следующий выколол глаз, тотчас превратив глазницу в залитую кровью дыру. И стражи выпустили его, дав упасть на пол.
Старуха прыгнула ему на грудь и, прильнув к обреченному словно огромный страшный вампир, стала с безумным видом пилить ему горло, пока наконец не сумела вскрыть яремную вену, и хлынувшая из нее фонтаном кровь залила ей всю одежду и пол вокруг, по которому они катались. А воины галла продолжали выкрикивать возгласы одобрения и восхищения.
Только теперь Вики сумела сдвинуться с места. Она вскочила на ноги и пробилась сквозь толпу, собравшуюся у дверей, и выскочила в ночную прохладу. Вики прислонилась к стволу дерева, стараясь справиться с приступом тошноты, но безуспешно; потом согнулась вдвое, и ее вывернуло наизнанку. От дикого спазма на глазах даже выступили слезы, она чуть не задыхалась от ужаса.
Этот ужас преследовал ее еще долго, не давая заснуть, хотя тело настоятельно требовало отдыха. Она обессиленно лежала, одна в маленькой комнате, которую для нее приготовили по приказу ли Михаэля, и прислушивалась к рокоту барабанов, крикам, взрывам хохота и песням, доносившимся из лагеря галла, раскинувшегося под сенью деревьев.
Остаток ночи она провела, скрючившись в страшно неудобной позе на полу бронированной машины. Холод горной ночи легко проникал внутрь стального корпуса «Мисс Вихляги», и Вики тряслась и дрожала до самой зари, все время угрюмо расчесывая надувшиеся волдыри у себя на животе. Потом успокоила нарастающую боль в пустом желудке, набив его корнбифом из банки, которую достала из неприкосновенного запаса провизии, упрятанного в шкафчик под водительским сиденьем. После чего погнала машину на западный горный склон, к немецкой католической миссии, где наконец немного взбодрилась духом и отвлеклась от ужасов прошедшей ночи.
Сара быстро выздоравливала, и хотя была еще очень слаба и ее продолжало трясти в лихорадке, жар спал, и она вновь была в состоянии делиться с Вики своей мудростью и житейским опытом.
Вики сидела возле узкой железной кровати в переполненной больничной палате, где кашляло и стонало множество других пациентов, держа Сару за тонкую горячую руку, с которой, кажется, за одну ночь куда-то исчезла вся плоть, и изливала на нее все ужасы, что по-прежнему продолжали ее донимать.
– Рас Куллах – отвратительный и испорченный человек. – Сара в отвращении скривила губы. – Да-да, отвратительный. Он своих дойных коров опять с собой притащил? – Вики сперва не поняла, о чем речь, но потом вспомнила двух мадонн, сидевших возле Куллаха. – Его люди разбойничают в горах, чтобы все время поставлять ему хорошеньких молодых матерей, у которых много молока – вот! – Она театрально передернулась, и Вики почувствовала, как у нее все переворачивается в еще не до конца успокоившемся желудке.