Когда она получила свой заказ и неохотно за него расплатилась, попробовала и то, и другое. Всё оказалось не столь удобным и волшебным, как на экране, так что это первое использование приобретений стало и последним.
Неспешный ритм жизни размазывал внимание Вики по её страданиям и вожделенным объектам мечтаний, которые никак не хотели идти в руки. Бывшие любимые, некоторые из которых даже не знали о её существовании, пока остальные не предавали ему никакого значения, заводили семьи, катались по миру, становились людьми и переезжали в центр города или другие страны. А она прозябала в своём сраном районе и шила более успешным дамам обновки. На себя время редко оставалось, поэтому Вика который год ходила в одном и том же. «Вещь носят, пока она не сносится», – наказывал отец. Вот Вика и носила даже после того, как он сам давно «сносился».
Наверное, она жалела, что отец не заставил её поступать в ВУЗ. Он придерживался мнения, что женщина должна быть женщиной, а не пахать на заводе или в офисе. Возможно, сейчас всё было бы гораздо лучше, если бы у Вики была профессия, работа в дурацком офисе или на том же самом заводе. Но поступать сейчас она даже и не думала. Ей и в голову такая мысль не приходила. Поступают после окончания школы – всё.
Теперь её жизнь могла развиваться только по двум сценариям: встреча с прекрасным принцем, которого она совершенно недостойна, и прозябание в постоянном недостатке денег, любви и радости.
Восстановившись после потрясения с тем милым пареньком, у которого уже была девушка, Вика снова стала вытаскивать себя в парк. Она была крайне забитым существом и боялась быть в общественных местах. Но также она была уверена, что именно там найдёт того, кто наконец-то сделает её женщиной. Посему, несмотря на смущение и желание сидеть дома в полном одиночестве, она шаталась вечерами по парку в поисках суженного.
Днём она шила или вязала, оправдывая этим невозможность идти на прогулку, и выбиралась только с наступлением сумрака. В тёплое время года, когда темнело гораздо позже, Вика засиживалась дома до тех пор, пока солнышко не решало, что ему пора сваливать с небосвода. «Темнота – друг молодёжи. В темноте не видно рожи», – любили говорить в школьные годы, и Вика эта хорошо усвоила, так что пряталась от дневного света, как закоренелый вампир.
Шли дни, недели, снег растаял, и распустилась листва. Вика допоздна торчала в своей убогой однушке и констролила тряпьё, либо зависала за тормозным компом в поисках единомышленников не только по рукоделию, но, по большей части, по трагической судьбе и нытью.
Бывало, она засиживалась на форумах до утра и забывала о поисках благоверного. Иногда забывала и о работе, потому что откровенно её не любила. У неё неплохо получалось, но мысли о том, что её творения будут носить те, к кому она не испытывает тёплых чувств, превращали труды в каторгу.
– Вичка, ну я негодую! – протянула новая заказчица, пришедшая по совету постоянной клиентки. Её чёрные отутюженные волосы и короткая прямая чёлка наводили ужас, но не больше того, что зарождался при виде её выщипанных и заново нарисованных бровей да надутых, как резиновая баба, губ. – Я же просила, чтобы сегодня было готово.
– Простите, но я же Вам сразу сказала, что к сегодняшнему дню не успею, – извиняющимся тоном ответила Вика, в свою очередь тайно негодуя от наглости этой бабёнки, заявившейся к ней домой без звонка в девять вечера. И «Вичка»! Да как ей в голову такое пришло?! «Ещё бы СПИДочкой назвала!»
– Угу, – причмокнула дамочка. – Понятно.
– Я постараюсь закончить к завтрашнему вечеру, часам к пяти.
У Вики была ещё туча заказов, которые нужно было сделать до платья этой нахальной особы.
– Ты уж постарайся.
С этими словами она ушла, даже не попрощавшись.
– Вот сука! – вырвалось у Вики, когда горизонт был свободен.
Как же бы ей хотелось быть одной из тех, кто умеет говорить всё, что думает, в лицо. Но она не могла. Назвать мудака мудаком?! Да разве так можно?! Лучше подлизать ему сфинктер, чтобы он немножечко расслабился.
Уснуть после этого «Вичка» не смогла. Стоило заказчице уйти, как она бросилась дошивать её роскошное платье. К трём утра, будучи без сил, швея-мотористка еле доползла до кровати, полежала минут тридцать и, так и не уснув, снова встала, чтобы довести начатое до конца.
К семи утра всё было готово, и с чистой совестью Вика отрубилась до обеда.
Встала она разбитая и, позавтракав остатками вчерашнего ужина, принялась за другие заказы. Благо, те не горели, так что она могла особо не утруждаться.
Часам к четырём заверещал домофон, Вика тут же сжалась и метнулась открывать. Она будто знала, что эта требовательная заказчица припрётся раньше оговоренного срока.
– Слушай, Викусь, мне срочно надо уезжать, так что в пять я никак не могла, а платье нужно уже сегодня, так что давай быстренько я заберу и побегу.
– Да, конечно, – заторопилась Вика, мысленно поражаясь эдакой наглости. С чего она взяла, что её платье готово? Вика обещала постараться, но никак не гарантировала управиться в срок. А сейчас и срок-то ещё не настал.
– Оно же готово? – вдруг изменилась в голосе настырная тётка, выпятив свои и без того выпяченные губы.
– Да, несу.
Тут дамочка принялась придирчиво рассматривать швы и прочую мелочёвку.
– Слушай, а чего петли не кружевные?
– Но… мы же договаривались, как на картинке, там они атласные.
– Да ну что ты говоришь? Кружевные!
– Я покажу… – промямлила Вика, расторопно бросившись к вороху бумаг на столе.
– Да ну мне некогда!
Мадам закатила глаза и тут же брезгливо посмотрела на петельки.
– Вот…
Она глянула на протянутый Викой журнал и, чавкнув, выдавила недовольное «ага».
– На. Сдачу оставь себе.
Расплатившись, она тут же убралась прочь, снова не попрощавшись.
После ухода этой неприятной особы Вика была такой злой, что крепко сжатые зубы скрежетали, а на лбу проступила жирная венка.
Она хотела продолжить работу, но всё валилось из рук. В итоге она укололась иголкой и в истеричном припадке раскидала всё в сторону, потом без сил рухнула на пол и разревелась.
В ней клокотали обида, досада и злость. Ну почему мир к ней так несправедлив? Почему люди такие гадкие и гнилые? Каждый готов вытереть об неё ноги, унизить, поставить на место возле параши.
Разве можно так жить?
Разве она хочет так жить?
Она не хотела. Но продолжала.
Когда наступило лето, и дни стали долгими и мучительными, Вика проводила много времени у окна. Она наблюдала за тем, как играют дети, раздражающие своими криками; как, шатаясь из стороны в сторону, туда-сюда болтаются товарищи алкоголики; как они собираются группками и то смеются, то огрызаются друг на друга или прохожих. Как-то она срзерцала сцену с одной из алкашек, которая, сидя со своими товарищами, стала приставать к молодому человеку на соседней лавке. Тот в итоге не выдержал и ретировался. Но что для Вики было примечательным, так это та самоуверенность, с которой скурвившаяся алкоголичка пыталась его обворожить.
«Вот бы и мне так…» – с горечью думала Вика.
Тогда она задумывалась о том, чтобы начать пить, но тут же цепенела от страха, вспоминая случай из детства.
Это было вскоре после того, как ушла мама. Отец часто выпивал и иногда оставлял своё пойло на видном месте. Однажды Вика убиралась по дому и взяла почти что пустую бутылку пива с кухонного стола, торчавшую там с прошлого вечера. Остатки она вылила в раковину. Ей даже в голову не пришло попробовать. Но папашка, увидев дочь с пустой бутылью в руках, решил, что она всё же это сделала. Он отхлестал её армейским ремнём с такой силой, что она ещё долго не могла спокойно сидеть.
Так что каждый раз, думая об алкоголе, Вика чувствовала те страшные удары и дикую боль многолетней давности.