Корнев тут же оповестил односельчан о случившемся.
– Богоотступники, срамники, позор, наказать, судить, – только и слышалось со всех сторон.
Уже через полчаса к дому Спириных шла толпа разъяренных родственников и прихлебателей Корнева. Ивана подняли с постели, а Митрофана взяли из бани, где он спрятался.
Избитых, всех в крови братьев, привезли к сельской школе. Возле школы, недалеко от монастырских стен, в окружении вооруженных винтовками, ружьями и топорами людей, стояла лошадь, запряженная телегой, а в ней привалившись друг к другу, сидели окровавленные, в смутном сознании, насмерть напуганные, братья Спирины. Толпа гудела, Корнев подошел к телеге и прикладом ударив по головам братьев, выведя их из полубессознательного состояния, спросил:
– А Кто третий с Вами был?
Да Семка Воронин – еле выдавили братья.
Корнев ударом штыка винтовки проткнул Ивану обе щеки.
– Подите, сыщите Семку Воронина – приказал он. Всех сразу и прикончим, чтоб другим не повадно было.
– Да он же малец, – попытался осадить кто-то, но на него сразу зашумели.
Прибежавший Василий Воронин, успевший предупредить Семена, чтобы тот убежал из села, стал кричать —
Как это прикончим, Вы не имеете права убивать взрослых и детей без суда и следствия,
– А и ты с ними заодно, давай вместо брата тебя порешим! Вся порода Ваша антихристы, – не унимался Корнев, помня случай происшедший в школе.
Толпа зашумела и окружила их, одни ругали власть, другие обвиняли своих же земляков, но каждый, доведенный до отчаяния уже не выбирал, кто виноват, а кто нет, но готов был наброситься на Василия, получив команду от хозяина.
Подоспевший к брату, Алексей навел винтовку на Корнева.
– Только попробуй – застрелю. Я с немцем дрался, а ты мне не Указ и не для того я здесь, чтоб от руки твоей поганой погибнуть.
Василий встал за спиной Алексея и братья еле вырвались из толпы.
Весь день шел самосуд над братьями Спиридоновыми. Чем их только не били и как не издевались. Только к вечеру толпа, устав от изуверства, стала расходиться. А Корнев со своими помощниками, скинули на землю из телеги полуживых братьев и стали в упор перекрестным огнем их добивать.
Глава 2
А Семка бежал и бежал, подальше от села. Мать впопыхах сунула ему пару картофелин да луковицу, которые болтались за пазухой. Вместо того, чтобы бежать к реке, перебраться на тот берег к тетке, которая должна его спрятать, Семен повернул к озеру. Он хотел передохнуть. Прошлым летом они рыбачили там с братьями, вот он и приметил большущий дуб, который стоял на берегу обрыва прямо над озером. Но самое главное, там было большое дупло, которое видно было только со стороны озера. Оно еще тогда заинтересовало Семена, но как в него забраться он не знал. Вечера в апреле были еще прохладными, а ночью бывали порой заморозки.. Но от пережитого страха и быстрого бега, Семке было жарко. Так он и не заметил, как добрался до озера.
– Ну где же этот дуб?, – с маниакальным желанием, он хотел найти тот дуб, залезть в дупло и спрятаться там ото всех. Ему казалось, что завтра, он проснется и весь этот ужас уйдет, он хотел просто переждать здесь, недалеко от села. А завтра, завтра все будет уже по-другому.
В голове все перемешалось и мысли, зачем увязался за Спириными, зачем смотрел, как обижали монашек, а клюквенное варенье взятое из сторожки, надоело дома. Прошлой осенью клюквы было так много, что они ведрами носили ее из леса и заготовили на зиму сполна.
Ему хотелось вернуться домой, к братьям, залезть на печку и слушать их рассказы про войну, про то, как они бились с немцами, как приехали в отпуск в Москву, как ели там калачи. Ему представлялось все это так ярко, как будто он сам там побывал.
– Ну вот же тот дуб – обрадовался он.
Красавец, столетний дуб, стоял над самым обрывом, Семка подошел к краю обрыва и увидел, как его большие длинные корни обнажила красная глина, осыпаясь к подножию озера. Ему даже пришла мысль, что хватаясь за эти корни можно спуститься к озеру. Но сейчас, ему нужно было укрыться в дупле и устроиться там на ночлег.
Уже темнело и вряд ли он, по совету матери, успеет до ночи добраться до реки, а там и до тетки.. Он насобирал сухой прошлогодней полыни, связал ее в охапку и влез на дерево. Теперь надо было спуститься со стороны оврага по веткам в дупло, что было довольно трудно. Сначала он закинул в дупло траву. Потом ему пришлось слезть, чтобы найти большой шест от старого дерева и нашедши его, он забрался опять на дерево.
Могучие ветви огромного дуба раскинулись так широко, что на них можно было улечься спать. Закинув березовый шест в дупло, он с силой стал утрамбовывать полынь, проверяя тем Самым, насколько там глубоко, но шест, ушедший наполовину вниз, наткнулся на твердую основу и дальше не опускался. Теперь надо было подумать, как выбираться из дупла. Он вспомнил о лодке, в которой они рыбачили осенью, а там должна быть веревка, которую можно привязать к веткам и опустить в дупло.
Ему пришлось снова слезть с дерева и побежать на берег. Он вытащил из укрытия лодку, нашел там веревку, затащил лодку обратно и побежал к дубу. Быстро темнело. Привязав веревку к толстым сучьям дуба, опустив один ее конец в дупло, он ловко спустился по ней в дупло и провалился вниз. Там было довольно просторно, сухо и пахло старым деревом. Он накрылся старым башлыком и быстро заснул.
Алексей с Василием вернулись домой. Мать встретила их громким плачем
– Да по што это? Чай, живыми с войны пришли, а здесь смерть свою хотите встретить? Куды же это Бог то смотрит, как же допустил такое убивство? А как же с Семкой —то. Успел ли добежать до Нюрки, аль нет?
Надо отметить нижегородский говор, теперешнее поколение почти не окает, в отличие от старшего, не употребляют в разговоре тех слов, которыми богата речь старожилов. Отец Никифор, служивший старостой в сельской церкви, только рукой махнул-
– Щас, Бог не заступник, вона и на церкви опала пошла. Скоро бают, все церкви закроют, кабы и нас, грешных, не прихватило, да в разные стороны не раскидало.
Мать заголосила сильнее :
– Это кто ж дасть церкви тронуть.
– Да щас, в каждой деревне свои порядки, дай волю с ноготок, а возьмуть по весь локоток, – Крестясь, ответил отец.
Василий посмотрел на Алексея и сказал :
– Ну вот что, надо думать, как дальше жить, здесь добра не будет, давай Леха, во Владимир подадимся, а там и в Москву можно, надо и Семку определять, нечего тут ему делать, нечего тут и ждать, а там вроде коммуны хотят организовать для ребят, учить их будут, а как власть повернет неизвестно, вона еще с белыми воюють. А ты Тятя, в церковь пока не ходь, от старосты откажись, На церкви накинутся, там и за тобой придут, так что затаись.
– Ой горе, горюшко нам – А как это Бога забыть, это грех какой – голосила мать,
– Да и дома как?. Алешку ведь Наталья 3 года ждала с войны, ни с кем не гуляла, сколько охотников к ней набивались, а они с детства женихались, вона как обрадовалась на празднике, когда его увидала.
– Какая Натаха, мать?, То детство закончилось давно, и кто ее отдаст за нас, они как были «графские», так и остались. И тятя у нее стал первый прихвостень у Корня, вона как себя проявил.
Алексей тяжело молчал.
– Чего молчишь, братка? Аль не согласен,?
– Мы родились здесь, Васятка, здесь на погосте и упокоится должны, благо земля наша не чужая нам, чего по свету шастать, думаш там лучше найдешь? Никуды я не пойду отсель. А графские и гудовские примириться должны, хватить ужо воевать. Господь даст – будет и у нас праздник.
– Где ж твой праздник, когда за Корнеем все «графские « стали, потому и расправились со Спириным, а назавтра может и до нас дойдут, видел, как они на тебя свои зенки выпятили. что изменилось то?, кто верховодил раньше, тот и сейчас наверху сидит, на кого батрачили и на тех же батрачить будут. Не унимался Василий. И обращаясь к отцу спросил :