В фарш нужно обязательно добавить риса. Я предпочитаю делать это интуитивно, ничего я в пропорциях не понимаю, но получилось вчера очень даже нормально. Рис должен быть рисом, а не дробленкой, не окатышами и прочим непонятно чем. Так, чтобы, вприготовленнойдолме рис в начинке выглядел, как в плове: рисинка к рисинке, и ни в коем случае не выглядел слипшейся склизкой массой.
В фарш ещё добавляется мелко-мелко нарезанный репчатый лук, зелень мяты (нанэ) или базилика (рейхан). Или того и другого, если есть. И, конечно, нужно заправить фарш черным молотым перцем и простой поваренной солью. Готовый фарш заворачивается в виноградные листочки. Получается сыраядолма.
В кастрюлю лучше всего сначала положить одну-две-три небольшие мясные косточки. Поскольку я делаю долму с говядиной, то косточки должны быть говяжьи. Сверху укладывается долма.
К готовой долме я делаю соус. Если есть мацони или катык, то добавляю в них мелко нарезанный чеснок (по вкусу) и хорошо перемешиваю, чтобы чеснок там распределился равномерно. Всё. Можно выложить долму, полить соусом и есть. Что я сегодня и сделал…
Ем долму, а сам вспоминаю разные-разные мамины блюда… И ароматный суп кюфта-бозбаш с крупными мясными шариками, внутри которых цельный чернослив, с крупным горохом – нохуд. И плов с мясом в каштанах, и каурма-плов, и сабза-каурма-плов, и кялям-долмасы, и холодную с зеленью довгу, и пити, и душбара, и лявянги (особенно кутум-лявянги), и, конечно, кутабы – с мясом и зеленью… Ипярямяча (ну, разумеется!).
А сладости? Боже мой, сладости, которые мне давно уже нельзя есть, увы… От простого лябляби (смеси орешков и изюма), до кяты, шекер-буры, пахлавы и даже шор-когала (он солёный, его мне, наверное, можно немножко)!..
А потом я включаю музыку «Яных-керем», потому что помню её с детства, и грущу. Почему я, сытый, в тепле, а всё равно грущу? Я не умею делать маминудолму. Наверно, поэтому? Нет, не поэтому. Не скажу – почему… Не хочу говорить. Это моё. Извините…
Доброе сердце
Был у меня двоюродный брат Вова. Однажды в детстве, морозной зимой, когда ему было еще лет пять, не больше, взял Вовкин отец его с собой в лес за дровами. Бабушка связала Вовочке как раз в тот день варежки из козьего пуха. Красивые, пушистые, новенькие. Поехали они с отцом на санях, запряженных лошадкой. Отец дров нарубил и вернулся с сыном домой, а варежек нет. Куда подевались? Смотрят все на Вову: как так? Неужто потерял? А бабушка ведь так старалась! Эх… Вова ладошки замерзшие в карманы прячет и тихо отвечает: «Нет. Я их не потерял. Я их зайчику оставил на кустике. Зайчик все время в лесу живет. А там холодно. Мороз крепкий. Увидит зайчик мои варежки, обрадуется, оденет на лапки и согреет их». Посмеялись взрослые, не стали Вову ругать за его доброе детское сердце. Много лет с тех пор прошло… Нет уже на свете ни бабушки, ни Вовиного отца, ни его самого. Но историю эту буду помнить и другим рассказывать сколько смогу. О добром нельзя забывать.
Северяне
Северянин – это характер. Северянин – это мировосприятие. Северянин – это расстановка приоритетов. Как выглядит Северянин – не важно. Он может быть высоким и низкорослым, бородатым и бритым, полным и худым. Внешний вид не играет никакой роли, потому что в Северянине важно совсем иное – внутреннее духовное содержание.
Когда заходишь в ничейную охотничью избушку, а в ней не только чисто, но и соль, и мука, и крупа, и подсолнечное масло, всё самое необходимое человеку, имеется. А возле избы – полная дровница с наколотыми дровами, которые сложены не для себя, а для любого, кто здесь окажется, это – Северяне.
Когда в голой заснеженной тундре пять мужиков восторженно рассматривают лыжный след, радуются тому человеку, который его оставил, вовсе ничего о нём не зная, обсуждают всё ли с ним в порядке так, будто здесь прошёл кто-то родной, прикидывая его маршрут и понадобится ли помощь – это Северяне.
Когда в чужом незнакомом доме среди случайных чужих людей забываешь на видном месте кошелёк со всеми своими деньгами, уезжаешь и возвращаешься через неделю, и видишь свой кошелёк нетронутым там же, где оставил – это Северяне.
Когда покрытые инеем незнакомые мужики подъезжают к тебе на снегоходе, проехав Бог знает сколько вёрст по безлюдью, и первое что спрашивают – «есть ли спички?», не для того, чтобы их взять, а для того, чтобы поделиться с тобой, если тебе нужно, – это Северяне…
Вот почему я пишу это слово с большой буквы.
Раньше, живя на Большой Земле, время от времени, от случая к случаю, слышал, как некоторые люди, жалуясь на свою тяжкую безденежную беспросветную жизнь, говорили о каких-то своих знакомых с некоторой долей презрения, кривя губы: «А! Эти-то – на север за длинным рублём подались». Так и представлялось воображению: некий длинный рубль, свисающий бесконечной лентой, вроде туалетной бумаги, и жадные, ленивые люди вокруг него, «понаехавшие» на Север.
Только сейчас, годы спустя, понимаю, как это всё глупо и несправедливо. Люди на Севере работают порой в таких, мягко говоря, некомфортных условиях, о которых некоторые господа, обитающие гораздо южнее, и представления не имеют.
И работают на совесть. Я горжусь этими людьми, горжусь тем, что они – мои товарищи. Запомнитеэтих прекрасных мужественных трудовых людей. Они тут работают. Просто работают. Каждый день. В мороз, в метель, в стужу, днём и в темноте. Вглядитесь внимательней. Это – лучшие люди на земле. Они не бросят в беде. Они всегда подставят плечо. Сомневаетесь? Приезжайте. Я вас познакомлю. Здесь другие – не ходят.
Дорога
Мы переехали в новое помещение несколько дней назад. Как обычно в таких случаях, стены после строителей и маляров совершенно пусты. Ребята подумали и решили заполнить пустое пространство картой, тем, что привычно и понятно каждому из нас. Нашли в электронном виде карту Ямала, распечатали её на плоттере и повесили на стену.
Ну, висит и висит. Но неймётся маркшейдерам и геодезистам. То один подойдёт, посмотрит, то другой начнёт разглядывать, изучать по карте северные места обитания нашего… через некоторое время и я не выдержал, подошёл. Как же – это ведь карта! Где-то там, на ней, находимся сейчас и мы сами. Стал разглядывать, читать, и взгляд сам невольно потянулся туда, где когда-то бывал. Вдруг замечаю на карте легкий пунктир – зимнюю дорогу от одного месторождения до другого, от одного поселка к другому, от одной скважины к другой…
Так, это же моя дорога! Это же я её проложил, отвел под нее когда-то землю, узаконил в местных органах власти и прошел первым от начала до конца весь путь! Тонкая пунктирная линия, словно венка у виска забилась, запульсировала внезапно. Забилось чаще сердце моё, запело, вспомнило. Вот она, пурга: метет – ни зги не видать. Мы идём в эту пелену снега и сумасшедшего ветра, зная, что впереди – ни следа. Страшно идти первым? Конечно, страшно. «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Только некогда об этом задумываться, надо смотреть вперёд, сверяясь с картой и тусклым экраном навигатора, надо руководить движениями вездеходчика, надо быть спокойным в любой ситуации, вселяя в своих товарищей уверенность, даже тогда, когда её не хватает самому.
А люди! Какие люди рядом! Простые, открытые, обыкновенные и в то же время – потрясающе красивой души люди. Хозяйственный обстоятельный азербайджанец Гамза и Денис-молдаван – вечно чумазый танкист-вездеходчик, отчаянный любитель одесских анекдотов цыган Ванька Куцуров – дорожник-строитель и мешковатый русский увалень бульдозерист Серёга Борщов, спасший мне жизнь… И другие были. И немало их было. И каждому из них – низкий поклон.
Я писал о них и ещё напишу, потому что они достойны того, чтобы о них знали и помнили. Тонкий пунктир на карте – дорога, это и их след на земле…