* * *
Она приехала в июле.
На первый взгляд ничем не отличалась от других. Заторможенная, немного отёкшая и безразличная. Её звали Анна.
И я не обращал на неё никакого внимания. В последнее время они все слились для меня в одну серую, унылую массу. Алкоголики и наркоманы и те, и другие – в одном лице. Больные гепатитом и ВИЧ, а также те, кому повезло не заразиться. Наглые и забитые. Глупые и образованные.
Здесь, в Центре для реабилитации наркозависимых, не было разницы, к какому социальному статусу принадлежишь. Приехал лечиться, и точка.
Тот день выдался на редкость жарким. Уже с утра солнце припекало так, что дорога плавилась, словно масло на сковородке. Но это не мешало мне наслаждаться первыми рабочими часами.
Я гнал свою красавицу «Инфинити» по загородной трассе под напевы какого-то модного певца и сам подсвистывал незамысловатой мелодии. У меня не было больших планов на этот день, и я полностью растворился в романтических воспоминаниях от проведённого с Наташей вечера.
Из сладких раздумий вывел звонок мобильного. Звонила Лиза, наша молоденькая медсестра. Я включил громкую связь.
– Роман Евгеньевич, доброе утро. Вы где? У нас поступление. Тегельские раньше времени приехали. Без вас не можем принять.
Мне не нравились незапланированные поступления, обычно это обсуждалось вплоть до минуты. Я почувствовал лёгкое раздражение. Но я руководитель, потому деловито распорядился следовать инструкциям и прибавил газу.
Я припарковал машину на стоянке и направился в приёмное отделение.
Парни уже позавтракали и теперь шустро сновали по территории с мётлами и лейками, доводя и так аккуратные дорожки и клумбы до идеального состояния.
– Здрасте, Роман Евгеньевич, – хором поздоровались со мной «садовники».
– Привет работягам, – откликнулся я. – Жарко сегодня, панамы наденьте, а то солнечный удар схватите. Глеб, сходи к завхозу, скажи, что я распорядился выдать.
– А репелленты можно попросить? А то комары-гады крутятся. Жара им нипочём, – тут же спохватился Глеб.
Мне нравился этот рыжеволосый парень. Несмотря на его буйный нрав и порой абсурдную неуступчивость, в нём чувствовался интеллект. А за грубыми шутками явно проскальзывало своеобразное понимание мира. Его долговязая фигура часто сновала под моим окном. Он рыхлил цветники и следил за шлангами с водой. И если была минутка, мы обязательно перекидывались парой фраз, иногда я брал его на беседы.
Пока шло обсуждение хозяйственных проблем, из приёмного отделения выскочила Лиза. Она явно торопилась закончить приём и отправиться домой.
– Роман Евгеньевич, ну сколько можно болтать? – затараторила она в своей обычной манере. – Мы уже проверили тесты на алкоголь и наркотики. Я бумаги заполнила. Вы нужны.
– Иду, Лизавета, иду.
Оказавшись в приёмнике, я первым делом оценил ситуацию и ничего интересного для себя не увидел. Замершая в молчаливой скорби мать сидела на стуле и теребила ручки своей сумочки. Изредка она бросала на своё чадо полный страдания взгляд. Чадо сидело тут же, на кушетке, уставившись в пол.
Я без труда определил возраст и диагноз пациентки: лет двадцать пять, судя по отёчности век – злоупотребляет алкоголем, ещё до конца не оправилась после последнего запоя. Я подошёл к ней и задал стандартный вопрос:
– Зачем вы приехали сюда?
Я говорил громко и грубо, сразу давая понять, кто здесь хозяин.
Она подняла голову и испуганно посмотрела снизу вверх. Её густые, но неопрятные волосы сосульками свисали на плечи. Всем своим видом она транслировала обречённость, правда, в зелёной радужке глаз я разглядел играющие искорки света. И это делало её ещё не совсем потерянной для этого мира.
«Живая…», – подумал я.
Мешковатая одежда скрывала её фигуру, но, судя по заострённым скулам, последние несколько дней она совсем ничего не ела. Девушка всё ещё обдумывала мой вопрос, наконец её худые плечи слегка дёрнулись, и хрипловатым голосом она произнесла:
– Не знаю. Лечиться… Наверное…
– Понял, – снова отчеканил я и отошёл от неё.
Её мать стала задавать мне вопросы. Я старался отвечать уклончиво и резко. А через десять минут, заполнив нужные бумаги, выдал на ходу заготовленную фразу о том, что мы поможем ей, если она сама этого захочет, и повернулся, чтобы уйти, но на прощание всё-таки бросил взгляд на девушку.
Анна – как я узнал из документов – подмигнула мне и отвернулась.
Я хмыкнул, мол: «Здесь и не таким пытались удивить…» – толкнул плечом дверь и тут же забыл о произошедшем.
Дневник Анны
Июль. 2015 год
Ну здравствуй, дорогой дневник. Вот наконец я решилась тебя завести…
Здесь, в клинике, нас просят вести ежедневные записи своего настроения. Этакий мониторинг чувств. Их потом читает психолог. Но всё там, к сожалению, не напишешь, поэтому я решила начать свой собственный дневник, недоступный никому.
Правда, я ещё не придумала, куда буду тебя прятать, но уверена, что найду выход.
Дорогой дневник, я даже не знаю с чего начать, так много хочется тебе рассказать. Я в Центре всего пару недель, а уже столько всего произошло. Но, наверное, правильней для самой себя рассказать всё по порядку…
Меня привезла мама. Она очень верно выбрала время, застав меня после очередного запоя, чуть ли не за шкирку притащила сюда.
В тот день мне было плохо, как никогда раньше. Обычно мои загулы длятся не более четырёх дней, но в тот раз я превзошла саму себя и не просыхала больше недели.
Помню, меня капали. Мать притащила врача на дом. Я проваливалась в какой-то кошмар и сквозь болезненный туман в голове слышала, как доктор предлагает ей отправить меня в какое-то учреждение, где я проведу по крайней мере год.
Год…
Год. Год…
Это слово бьёт в мою голову изнутри тяжёлой гирей. Я хочу возразить, я даже делаю это, но, как оказалось, эта истерика только в моём воспалённом мозгу.
В тело тыкают иголки, а в рот запихивают горькие пилюли. Я захлёбываюсь водой, но пью. Потом забываюсь кошмарным сном.
Мне снится это ужасное заведение: мрачное здание с решётками и медсёстры с огромными шприцами. Они привязывают меня к кровати, держа своё орудие в зубах, а потом без разбору втыкают в моё тело иглы. От каждого прикосновения стального жала я чувствую невыносимую боль.
А в голове по-прежнему стучит.
Год…
Год. Год…
Я просыпаюсь в поту, кровать мокрая, словно на неё вылили ведро воды. Меня бьёт мелкая дрожь. Воспалёнными ноздрями улавливаю какой-то запах. Еда… Желудок сводит судорогой.
С трудом спускаю ноги с кровати и направляюсь в сторону кухни.
Мать говорит с кем-то по телефону. Не могу разобрать, о чём идёт речь, но, видимо, что-то важное.
Иду мимо ванны, дверь открыта, и я инстинктивно поворачиваю голову в тёмную дыру.
Вдруг вспыхивает яркий свет. В мозг врезаются тысячи стрел. Зажмуриваюсь, а открыв глаза, вижу, что на меня смотрит старуха. Растрёпанные, слипшиеся на концах волосы на её голове напоминают парик Медузы Горгоны. Из-под одутловатых век глядит злость. Глубокие морщины залегли в уголках её губ. Завершает картину огромное красное пятно на подбородке. От увиденного передёргивает.
– Как видок? Нравится? – доносится до сознания.
Значит – это я?!
Мать смотрит, не скрывая насмешки. Она всегда это делает, а если я не встаю с кровати, то услужливо подсовывает зеркало и тычет им в лицо. И ещё истерично смеётся. Вот и сейчас неожиданно врубила свет в ванной.
– Отойди.
Я не дожидаюсь дальнейших реплик и с силой отодвигаю её со своего пути.
Пройдя на кухню, я тут же бросаюсь к крану и наливаю полный стакан воды. Залпом выпиваю, и желудок тут же выворачивает наизнанку. Свернувшись пополам, медленно оседаю на пол. После рвоты сил стоять нет.
– Сколько я спала?