– Значит, это-то и побудило тебя воспользоваться именем Гуссейна-паши? Хорошо. Но кто же действительно послал тебя ко мне?
– Женщина, которой ты обязан жизнью.
– Женщина, которой я обязан жизнью?! – повторил молодой турок в полнейшем недоумении.
– Да, господин, – говорил араб, – притом молодая христианская девушка благородного венецианского происхождения.
– И этой девушке я обязан жизнью, говоришь ты?
– Да, господин.
– Ничего не понимаю! Никакой итальянской женщины или девушки, ни благородной, ни худородной – я не знаю, и ни одной женщине не обязан жизнью, кроме своей матери.
– Нет, господин, – почтительно, но твердо возразил Эль-Кадур, – без великодушия той девушки тебя уже не было бы на свете, и ты не присутствовал бы при взятии Фамагусты. Твоя рана еще не зажила и свидетельствует…
– Моя рана? Но ведь мне нанес ее тот молодой христианский рыцарь, который свалил меня с коня, а не…
– Да, господин, именно о нем, то есть о капитане Темпеста, я и говорю.
– Так не женщина же этот храбрец?!
– Да, господин, это именно и есть та благородная венецианка, о которой я говорю, и которой ты обязан жизнью. Она пощадила тебя, а между тем как побежденного ею имела право добить.
– Что ты говоришь! – не то с негодованием, не то с изумлением вскричал молодой турок, мгновенно побледнев больше прежнего и как бы в изнеможении опускаясь возле стола. – Не может быть, чтобы тот молодой храбрец, сражавшийся, как сам бог войны, о котором я читал в старых языческих книгах, была женщина!.. Нет, женщина не могла победить Дамасского Льва!
– Капитан Темпеста – не кто иной, как переодетая герцогиня д’Эболи, господин. Клянусь тебе в этом!
Изумление Мулей-Эль-Каделя было так велико, что он несколько времени не мог произнести ни одного слова.
– Женщина! – произнес он наконец с нескрываемой горечью и стыдом. – Дамасский Лев опозорен… Мне остается только сломать свою саблю и покончить с собой!
– Нет, господин, – с прежней твердостью возразил араб, – ты не имеешь права лишать свое войско его лучшего украшения и славы. Позора для тебя нет никакого, потому что победившая тебя девушка – дочь и лучшая ученица знаменитейшего в свое время рыцаря по всей Италии.
– Но не отец ее состязался со мною! – со вздохом проговорил Мулей-Эль-Кадель. – Подумать только, что меня сбросила с коня молодая девушка!.. Нет, честь Дамасского Льва погибла навсегда!
– Эта девушка – равная тебе по происхождению, господин.
– Отнесшаяся, однако, ко мне так презрительно!
– Неправда и это, господин. Она никогда не презирала тебя. Это доказывается тем, что в трудную минуту она обращается именно к тебе, а не к кому-нибудь другому.
Глаза молодого турка сверкнули огнем радости.
– Неужели мой противник имеет нужду во мне?.. Разве капитан Темпеста жив еще?
– Жив, но ранен.
– Где же он? Я желаю видеть его.
– Может быть, для того, чтобы убить его? Ведь капитан Темпеста, или, вернее, герцогиня д’Эболи – христианка.
– А кто ты такой?
– Ее преданный раб.
– Раб? А так хорошо выражаешься?
– Ее отец воспитал меня, и я научился…
– И герцогиня послала тебя прямо ко мне?
– Да, господин.
– Уж не за тем ли, чтобы просить меня помочь ей выбраться из Фамагусты?
– Да, но, кажется, и кое о чем еще.
– Она, вероятно, укрывается где-нибудь здесь в городе?
– Да, в одном из подземелий.
– Одна? Разве ей не угрожает опасность в твое отсутствие?
– Не думаю: убежище ее хорошо скрыто, к тому же она там не одна.
– Кто же с ней?
– Ее лейтенант.
Мулей-Эль-Кадель быстро встал, накинул на себя длинную темную мантию, взял со стола пару великолепно отделанных серебром и перламутром пистолетов и сказал:
– Веди меня к своей госпоже.
Но Эль-Кадур, не двигаясь с места и пытливо глядя ему прямо в глаза, твердо проговорил:
– Господин, чем ты можешь доказать мне, что идешь к ней не с целью выдать или убить ее?
Лицо молодого турка вспыхнуло.
– Как? Ты мне не доверяешь? – с негодованием воскликнул он. Затем, подумав немного, добавил уже другим тоном: – Ты прав: она – христианка, а я турок, естественный враг ее религии и племени. Хорошо, мы найдем тут вблизи муэдзина, у которого есть Коран, и я в твоем присутствии торжественно поклянусь над нашим священным писанием, что желаю только спасти твою госпожу, хотя бы ценой собственной жизни. Желаешь ты этого?
– Нет, господин, – ответил Эль-Кадур, – я теперь верю тебе и без клятв. Я, вижу, что Дамасский Лев не уступит в великодушии моей госпоже, герцогине д’Эболи.
– Ты говоришь, твоя госпожа ранена? Тяжело?
– Нет, не очень тяжело.
– А в состоянии она будет завтра держаться на лошади?
– Думаю, да.
– Есть у вас в подземелье какие-нибудь жизненные припасы?
– Кроме кипрского вина и оливкового масла, ничего нет. Мулей-Эль-Кадель хлопнул в ладоши, и в след за тем в дверях появились оба негра, с которыми он обменялся несколькими словами на непонятном для Эль-Кадура языке, после чего обернулся к последнему и сказал ему по-арабски:
– Идем. Мои люди догонят нас.
Оба вышли из дома и, перейдя площадь, где встречающиеся солдаты почтительно отдавали честь своему офицеру, направились, не спеша, к городским башням с видом людей, желающих сделать обход вокруг стен. Когда они прошли шагов около пятисот, их нагнали оба негра, несшие две большие и, по-видимому, тяжелые корзины, с ними бежали и их собаки.
Янычары не осмеливались препятствовать сыну всемогущего паши и спешили очистить ему путь.
Убедившись, что возле башни Брагола нет ни души, араб провел Мулей-Эль-Каделя и его слуг в подземелье. Там все еще горел факел и все было спокойно.
Молодой турок откинул назад полы своего плаща, обменялся вежливым поклоном с синьором Перпиньяно и легкими, быстрыми шагами приблизился к ложу герцогини, которая в это время не спала.
– Привет даме, победившей Дамасского Льва! – воскликнул он с видимым волнением, опускаясь перед ней на одно колено, как делали европейские рыцари, и впиваясь глазами в лицо молодой девушки. – Синьора, – продолжал он, – вы видите во мне не врага, а друга, который имел случай удивляться вашей выходящей из ряда вон храбрости и который не питает никаких злобных чувств за то, что был побежден такой доблестной героиней. Приказывайте Мулей-Эль-Каделю все, что угодно: отныне он видит свое величайшее счастье в том, чтобы спасти вас и таким образом уплатить хотя бы часть своего долга.
X. Благородство Дамасского Льва
Когда молодая девушка увидела опустившегося перед ее ложем на колено своего недавнего противника и выслушала его горячее приветствие, она немного приподнялась на локте и с удивлением воскликнула:
– Вы! Мулей-Эль-Кадель?
– Да, это я. Вероятно, вы, доблестная синьора, сомневались, чтоб я, мусульманин, пришел на ваш зов? – грустно спросил молодой турок.
– Если и было это сомнение, то оно теперь исчезло, – ответила герцогиня. – Да, я действительно думала, что вы не придете и что мой верный слуга… более не вернется ко мне. Все возможно в такое время и при таких…
– Только не то, чтобы Мулей-Эль-Кадель мог быть так же кровожаден, как Мустафа с его янычарами! – горячо перебил молодой человек. – Они храбры – это верно, зато и свирепы, как азиатские тигры. Я не выходец из диких степей Туркестана или вечных песчаных пустынь Аравии и находился не при одном дворе моего султана. Я бывал и в Италии, синьора.
– Вы видели мою прекрасную родину, Мулей-Эль-Кадель? – с видимым удовольствием спросила герцогиня.
– Видел, синьора, любовался Венецией и Неаполем. Там я и научился ценить цивилизацию и образованность ваших соотечественников, которых глубоко уважаю.
– Мне так и казалось, что вы не должны походить на остальных мусульман, – заметила молодая девушка.
– Из чего же вы это заключили, синьора?
– Да хотя бы и из тех слов, которые вы крикнули вашим воинам, набросившимся было на меня с целью отомстить за ваше поражение. Достаточно для меня было и этого, чтобы понять, с кем имею дело.