Он добежал до ворот и исчез за ними.
Почти тут же могучий взрыв потряс воздух, осветив темное небо. Еще миг, и над фортом взлетели огромные языки яркого пламени. Сухое дерево домов и палисада, пропитанное к тому же особой смесью, занялось мгновенно. В знойном воздухе огонь, подхваченный ветром, сразу же превратился в гигантский трескучий костер, бушующий и ненасытный. Зрителям пришлось отступить к самой воде, так как жгучее дыхание огня начало настигать их.
Все лица, вырванные из тьмы багровым заревом пожара и обращенные вверх, выражали восторг и ужас, наслаждение и тоску, то есть все те сложные чувства, какие вызывает у человека разбушевавшаяся стихия, представшая перед ним во всем своем великолепии, во всей своей неукротимой силе.
Вдруг в безмолвной толпе прозвучал голос. Это что-то сказал старый Тахутагет.
- Он хотел бы знать, - перевел Уттаке, - были ли в твоем форте шкуры бобра.
- Да, да, конечно были! - в отчаянии вскричал О'Коннел. - Тридцать связок. На чердаке их хранилось по меньшей мере на десять тысяч ливров. Ах, мессир де Пейрак, если бы вы предупредили меня... если б я знал. О, мои бобры, мои бобры.
В его голосе звучало такое отчаяние, он так непосредственно и так комично выражал свое горе, что ирокезы покатились со смеху.
Вот наконец-то перед ними настоящий белый... Истинный сын этой расы торгашей. Этот человек был им понятен, именно такими индейцы и представляли себе белых.
- А сколько стоит эта шкура? - спросил де Пейрак, защипнув пальцами толстые, дрожащие от горя щеки ирландца. - Во сколько ливров оценил ты ее? В десять тысяч? Двадцать тысяч? А сколько стоит скальп, который тебе удалось сохранить? - продолжал граф, схватив за рыжую гриву несчастного скупщика. - Никак не меньше тридцати тысяч ливров?
Индейцы хохотали как сумасшедшие. Они передразнивали ирландца, показывали на него пальцами. Раскаты их жуткого смеха казались эхом ревущего пожара.
- Смеешься ли ты с нами, Сваниссит? - вдруг вскричал Уттаке, подняв лицо к пылающей вершине холма. - Смеешься ли ты со своими воинами? Утешился ли ты подарками белых?
И вдруг как бы в ответ на его слова ослепительный сноп бело-голубых искр вырвался из гудящего пламени и, высоко взлетев в темное небо, упал оттуда на землю серебряным дождем.
Не успели индейцы прийти в себя, как из огня вылетела длинная красная змея и, метнувшись во мрак, рассыпалась сверкающими звездами, которые, дробясь на более мелкие, соединялись в рубиновые венцы и потом медленно плавились, стекая кровавыми струйками по черному покрывалу небосвода.
Индейцы попадали на колени. Те, кто стоял ближе к реке, попятившись, свалились в воду.
Теперь все небо было в светящихся лентах и ярких россыпях огней, петарды рвались одна за другой, заглушая треск прожорливого пламени, пожиравшего стены Катарунка.
Голубые, янтарно-желтые, розовые, золотые огни рассыпались в небе цветами, лианами, гирляндами, извивающимися спиралями, тонкими серпантинами, которые, сталкиваясь, догоняя друг друга, сплетаясь, рождали неожиданные рисунки, иногда контуры зверей, неожиданно исчезавших в тот самый момент, когда, казалось, они готовы броситься на вас...
В минуту случайного затишья Анжелика вдруг услышала веселые голоса детей. Пережитый восторг заставил отступить страх. А вместе с ним исчезли ненависть, угрозы и подозрения. И пиротехник Флоримон, устроивший этот фейерверк, был очень горд своими успехами. Она услышала его звонкий голос: "Ну, что скажете о моих талантах? Пожалуй, не хуже, чем в Версале".