А пост Второй Головы в настоящее время пока оставался вакантным. На него уже давно засматривался Костылин, но решительных мер пока не предпринимал. Он понимал: чтобы всерьез на него рассчитывать, необходимо заручиться поддержкой, во-первых, своего непосредственного руководителя, а во-вторых – влиятельных людей в Омске. Но денег на это у него пока не хватало, а подъезжать, как выражались в городе, на хромой кобыле не имело смысла.
Виктор Иванович считался старым и опытным аппаратчиком, который на протяжении 40 лет занимал руководящую должность в городском самоуправлении. Но выше первого заместителя он так и не смог подняться, хотя считал, что заслуживает большего, потому что был единственным чиновником, имеющим ученую степень, блестяще защитив на заре своей карьеры докторскую диссертацию. В своей работе он исследовал роль святой испанской инквизиции и ее вдохновителя Томасо де Торквемадо в упрочнении христианства в средневековой Европе. В то время эта тема считалась достаточно актуальной, так как участившиеся нападки на РПЦ пытались расшатать устои христианской веры.
Он обладал незаурядной, по местным понятиям, наружностью. В дополнение к усам, он носил ухоженную эспаньолку, а шелковый платок в стиле поэта Андрея Вознесенского, прятавший от внимательных глаз его цыплячью шею, придавали внешности одного из ведущих чиновников района совершенно нездешний лоск. Ботинки на толстой подошве, сшитые по спецзаказу, благодаря которым он компенсировал свой далеко не гренадерский рост, всегда сияли, как два темных зеркала.
Не лишенный привлекательности и ораторских способностей, он любое свое выступление мог превратить в бенефис. Ходили слухи, что однажды, стоя у гроба усопшего и произнося последнее «прости» своему, по его выражению, товарищу, он сумел так повернуть речь, что донес до присутствующих часть своей диссертации, которая повествовала о воззрениях людей Средневековья о жизни после смерти. Некоторые, в основном находящиеся в прямом его подчинении служащие, после панихиды утверждали, что в это время даже видели исходящий от него свет.
В городе же Виктора Ивановича всегда недолюбливали, частенько ставя в упрек то, что все те начинания, о которых он говорил, никоим образом не могли быть применены на практике. После первого же его вступления в должность местные острословы еще долгое время высмеивали всю администрацию, говоря о том, что она не смогла обойтись без костыля.
Сейчас же город жил в ожидании выборов Первой Головы, запланированных на сентябрь текущего года. Помимо Марфы Исааковны, идущей на третий пятилетний срок, в ней собирался принять участие и Бенедикт Фициаров, лидер оппозиции, известный местный политик и общественный деятель, руководитель фонда по борьбе с коррупцией на арендованных территориях. Виктор Иванович надеялся, что, поддержав в очередной раз Марфу Исааковну во время предвыборной кампании, он проложит себе дорогу к должности Второй Головы.
К этому времени он планировал справиться со своими главными болячками: бессонницей и метеоризмом. Пытаясь излечиться, Виктор Иванович перепробовал все новомодные лекарства, включая китайские, которые ему в качестве подарка привез директор одного из пяти крупнейших предприятий города «Цирконий – 2036» господин Ли Си Цин. Они если и облегчали на время его недуги, то полностью победить их не могли. А на серьезное обследование Костылин не решался, в силу своей природной трусоватости. Боялся, что врачи при детальной диагностике организма обнаружат какое-нибудь серьезное заболевание. Однако несколько лет назад он, по требованию Ниночки и по примеру Марфы Исааковны, прошел в Китае полный курс омоложения организма, благодаря которому до недавнего времени чувствовал себя достаточно неплохо.
Но более всего он переживал за слабость своего пищеварительного тракта, находясь рядом с любовницей. Поэтому последнее время при встрече с ней он вел себя достаточно напряженно. Такие изменения в облике Виктора Ивановича, конечно же, не прошли мимо Ниночки, и он регулярно оправдывался, ссылаясь на большую занятость в Управе. Здесь Виктор Иванович не лукавил. Работы и впрямь хватало. Сегодня, например, ему пришлось в течение двух часов убеждать своего начальника в необходимости запрета пьесы «Медея» другого городского театра «Сарказмотрон». И дело было даже не в том, что актеры на сцене имитировали половой акт. По его мнению, в главной героине пьесы явно усматривался намек на саму Марфу Исааковну, полгода назад претерпевшую болезненный развод с мужем.
– Вы знаете, какие дары Медея преподносит Ясону и его молодой жене?
– Какие?
– Никогда не догадаетесь! Корзину, полную экзотических фруктов!
– И что в этом такого? – недоумевала Первая Голова.
– Как это что! Помните, вы в прошлом месяце психоневрологическому дому-интернату три мешка картошки подарили? Это же явный намек! Только сменили овощи на фрукты, а так все один к одному. А крылатая колесница? – после некоторой паузы добавил Виктор Иванович.
– А с ней что не так?
– Все не так. У вас номер служебного автомобиля какой?
– Какой? – неожиданно для себя спросила обескураженная Марфа Исааковна.
– Четыреста четыре! – вкрадчивым голосом говорил заместитель. – Четыре, ноль, четыре. И там, смотрите, что получается. В колесницу четыре коня запряжены, это раз! В колесе четыре спицы – это еще одна четверка! И само колесо, оно же символизирует ноль!
– Ну, колесо не только ноль может символизировать, – справедливо замечала Марфа Исааковна.
– Но у них-то оно точно ноль символизирует. Ничто, пустота, смерть – тяжелая судьба Медеи.
Их разговор продолжался достаточно долго, и Виктору Ивановичу все-таки удалось убедить Первую Голову запретить пьесу. Сегодня же депеша с предписанием отправиться главному режиссеру.
«Медея» была уже третьей постановкой за два года, в которой он усматривал тайные намеки на представителей существующей власти или Хрислам – новую сибирскую религию, пришедшую на смену обескровленному к тому времени исламу и христианству.
«Надо будет прижать этого режиссеришку, – рассуждал Виктор Иванович, подходя к дому Нины. – Совсем распустился уже. Сегодня же соберу всех настоятелей мецертей. У них есть ребята надежные, пусть меры примут».
В этот момент его кишечник снова энергично сработал, и из глубин его тела вновь обильно вырвались дурные газы. Виктор Иванович замедлил шаг, чтобы зловоние растворилось в морозном воздухе.
«Что же это такое, – негодовал он, – совсем жизни нет. Черт знает что творится».
Подойдя к дому своей любовницы, Виктор Иванович, оглядываясь по сторонам, позвонил в домофон. Ключи у него, естественно, имелись, но сегодня он их оставил на работе. Нина открыла не сразу, и Виктору Ивановичу пришлось некоторое время недовольно потоптаться перед подъездом. Хоть в городе их связь не являлась ни для кого секретом и местные жители периодически промывали им кости, ему все же не хотелось лишний раз мозолить глаза прохожим. Если такие разговоры доходили до Нины, то она сразу поднимала тему его развода с женой, а дискутировать по этому поводу ему совсем не хотелось.
– До чего же она твердолобая, – сказал вслух Виктор Иванович, прокручивая в голове разговор с Марфой Исааковной. – Очевидного не замечает. С каждым разом все труднее и труднее ей что-то доказать.
Наконец Нина впустила его в подъезд, и он, энергично вбежав на третий этаж, позвонил в дверь. Первые два пролета любовник преодолел достаточно легко, а на третьем слегка поумерил свой пыл. Начала мучить одышка.