С забегом в пустоту и в «НИКОГДА»…
Не все, увы, родились Авиценной,
Хотя сейчас не время Авиценн,
Врач – функция в халате, неизменно,
С зарплатой нищих в небоскребах цен.
«Светя другим, я сам – сгораю»,
Две ставки как верблюжьих два горба,
Да мы сгораем или «выгораем»,
Вполне завидная Судьба!
Печально подводить сейчас итоги,
Пишу, пропитанные болью строки,
Мы одиноки и разочарованы как Боги,
А слово «Врач» – звучит сегодня горько…
Жизнь по Эпикуру
Когда бушует в гневе темный океан,
И люди в страхе шепчут Бога имя,
Хоть я и трезв, но всё ж от счастья пьян,
И радует одно, что я не с ними…
Когда бредет устав от жажды караван,
И жизнь вмещается в глоток или кусочек дыни,
Верблюд горбат, горбат песком бархан,
И радует одно, что я не с ними…
Беда стучит в чужую дверь ногой,
Удобней быть слепыми и глухими,
Когда ведут толпою на убой,
Лишь радует одно, что я не с ними…
Жизнь не игра, порой неравный бой,
Среди людей, ты одинок в пустыне,
И счастливы они, что не с тобой,
Это цена твоя, что рад, что не был с ними…
О бесполезности пользы
Клеит больной коробочки,
В каждой – кусочек прошлого,
Так же как в этих строчках,
Мало в этом хорошего.
Взгляд стеклянно-бессмысленный,
Все в прошлом: семья и карьера,
Впрочем, забыто и прошлое,
Только лекарств без меры…
Жизнь сигаретой размерена,
Смысла в ней нет места,
Сколько он коробочек сделает,
Богу не интересно!
Ночной разговор с другом
Михаилу Вингурту
На донышке водка в стакане,
И плавно плывут облака,
Зализаны старые раны,
«Вот только…», выводит рука.
Вот только… Строка замирает,
И сыт, и обут, и здоров,
Вот только… И вновь не хватает,
Каких-то особенных слов.
И вроде бы жизнь получилась,
Точнее, как лань пронеслась,
Вот только… Два слова мешают,
Сказать, что она удалась…
Конечно, могло быть и хуже,
Конечно, есть горше удел,
Вот только… Мне сильно мешают,
Как что-то я вдруг проглядел…
Однажды уже появившись,
Та мысль, не дает мне уснуть,
Ведь вроде бы все получилось,
Вот только.… Не надо – Забудь!
Пока живут на свете Старики…
Старики – усталые дети,
На заброшенной детской площадке,
И играть им не с кем на свете,
Разве только со Смертью в прятки…
Старики – усталые дети,
Часто страшно им и одиноко,
Все крепчает Времени ветер,
Их, сдувая в Космос далекий.
Старики – усталые дети,
Не глазами плачут, а сердцем,
Равнодушья зима на планете,
Им у наших бы душ отогреться!
Старики – усталые дети,
Суетливы, по-детски капризны,
Не довольны, то тем, то этим,
Как улитки ползут по жизни.
Старики – усталые дети,
Не дадут за коня полцарства,
Телевизор, да плед из шерсти,
Из игрушек – одни лекарства…
Старики – усталые дети,
Как на руки им хочется к маме,
Не забудьте, свой день разметив,
Что нам тоже быть стариками!
Старики – усталые дети,
В нашей жизни им мало места,
Не бросайте их на площадке,
Это правильно, это честно!
Оптимизм по-чешски…
Илье Айдинову
В долгах и проблемах, как рыба в сетях,
И скалит судьба рот в чеширской усмешке,
Напомни себе: «Все мы только в гостях,
Пока не пошили нам белые чешки…»
Инфаркт, рак, инсульт, суицид или грипп,
Мы в шахматах Бога, не больше, чем пешки,
Но можем легко вознестись на Олимп,
Лишь стоит одеть снежно-белые чешки…
А счастье всегда за соседним бугром,
А вехи пути, просто на просто вешки,
Когда в небесах зарождается гром,
То там маршируют обутые в чешки…
И всё же так хочется что-то успеть,
А жизнь протекает то в гонке, то в спешке,
«Сеат» иль «Феррари» ты будешь иметь,
За тем, чтоб сменять их на белые чешки!
Конечно я верю, все будет путём,
И жизнь наша станет и чище, и лучше,
Когда мы на цыпочках тихо уйдём,
Уйдём в никуда… В белых чешках от Гуччи…
Меня не достать ни врачам, ни больным,
Мне ваши проблемы, разгрызть как орешки,
Поскольку я бизнесом занят иным,
Из вечности шью всем вам белые чешки!!!
Два сердца
Памяти Тобы
Глаза по привычке смотрели в глаза,
Но в них отражалась лишь боль и разлука,
Хозяин вернется домой как всегда,
Собака не знала, что жизнь тоже сука!
А глупые тетки сменяли друг друга,
Она все ждала и ждала у порога,
Собака была мне единственным другом,
И что-то просила Собачьего Бога…
На самом же деле она понимала,
И радость в глазах постепенно угасла,
А драма, как ком все быстрей нарастала,
И душу не грели сосиски и масло…
И рыжее счастье, свернувшись в комочек,
Заснуло обычно на кожаном кресле,
И было тоскливое серое утро,
И было холодным собачье сердце.
Хозяин сжигал сигареты как спички,
И тоже уснул в метро, до конечной,
Но там он не вышел, и врач по привычке,
Вздохнув, проворчал: «Эх, сорвалось сердечко»
Так было ль, так будет, я право не знаю,
Ведь можно же жертвою стать обстоятельств,
Мы вместе гуляем с собакой по раю,
Где косточек море… и нету предательств!
Светает…
Алой бритвой рассвета, вскрыто чрево у ночи,
Мы совсем не другие, мы похожи на прочих,
Мы грустим и страдаем, мы танцуем и пляшем,
Под пятою у Бога, в муравейнике нашем…
Непраздные размышления о празднике
Просто подарите в этот день свою счастливую улыбку,
Что не надо одиноко коротать свой век,
И скажите Богу лишний раз спасибо,
Лишь за то, что есть у Вас ЛЮБИМЫЙ человек!
Несбывшееся
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
А мысль, подобно вялой тле,
Ползла и тлела, тлела, тлела…
Взгляд
Белый снег кружится, падает легко,
На душе так чисто, на душе светло,
Синий ветер плещет, где-то там вдали,
И мечты уплыли словно корабли…
Позабыв обиды, всматриваюсь в даль,
Никого не жалко, ничего не жаль!
Эпитафия современному Дон-Кихоту
Прохожий, тише, пусть он спит,
Но если ты пришел сюда, послушай,
Здесь тот лежит, кто тем лишь знаменит,
Что не давал спать Вашим душам…
Маэстро
След в истории – это не то, сколько ты прожил, а как и для чего.
Констанция больна, а на дворе весна,
Сомненьями звучит судьбы моей струна,
Мой Бог, я так устал, не чувствую весны,
Не музыки хочу – я жажду тишины.
Да… на дворе весна… А денег нет, как нет,
Констанция больна, вот, если бы букет…
Я мог бы ей купить, ну, скажем, алых роз,
Чтоб всю любовь вложить в принцессу моих грёз.
Но нет, не суждено… Как холодно в дому,
Я музыкой горю, я в нотах, как в дыму!
Уж скоро рассветёт, и я, в который раз,
Задумаюсь над тем, кто сделал мне заказ.
Был в чёрное одет мой необычный гость,
По-моему хромал, иначе – к чему трость?
И молча головой кивнув туда-сюда,
Он вдруг меня спросил: «Вы Вольфганг Моцарт? Да?»
Тут я ему кивнул, как будто бы в ответ,
Мой странный визави, по странному одет,
К чему весь маскарад? Ах, все как мир старо.
Пусть бархатный берет, но алое перо?
Как пламени язык, но не об этом сказ.
Он тихо произнес: «Я Вам принес заказ»
– Соната, серенада, концерт, дивертисмент?
– Нет, Реквием, маэстро. Прочувствуйте момент.
Вот Вам, пока, аванс. Что талеры? Вода.
Там должен быть фрагмент труб Страшного суда!
Я Вас не тороплю, но, честно говоря,
Я жду от Вас заказ к началу декабря.
Он тростью постучал по мостовой из плит:
«Вам цифра тридцать шесть о чем-то говорит?»
– семнадцать месс… не то… не десять серенад,
Дивертисментов семь, а сколько же сонат?
Постойте-ка, ну да, конечно, что-то есть…
Соната «Хаффнер», вот, под цифрой тридцать шесть…
Гость улыбнулся мне: «Я просто так спросил,
Я, кстати, восхищен, откуда столько сил?
Фантазии и рондо, мой сударь, извините,
Вы музыкой живете. Когда ж Вы, право, спите?
А, впрочем, ерунда. И вновь я повторю,
Исполните заказ, и точно к декабрю.
Да, сударь, к декабрю. И это тоже факт.
А как бы зазвучал у Вас девятый такт?
Там есть такой момент, он нежен как мимоза,
Там легкая печаль, с названьем «Lacrimosae»
Ну, сударь, мне пора. Я заболтался с Вами,
Вы пишете душой, а я плачу деньгами…»
Так, где мое перо? Здесь будет «фа-диез»,
А может «си-бемоль», иль лучше, все же, без…
Смыкаются глаза, перо мне руку жжет.
Мне надо все успеть, меня заказчик ждет!
Констанция, поверь! Вернется счастье в дом!
Декабрь. Рождество… А после – отдохнем…
Поручик из Харбина
Я вчера и всегда непременно один,
И до боли гляжу в небеса голубые,