«Так мы и не идем никуда. Просто посидим».
«А скажи честно. Скажешь?»
«Скажу. Что».
«А ты хотел бы, чтобы меня так кто-нибудь увидел?»
«Честно?»
«Честно».
«Хотел бы».
«Так ты меня совсем и не ревнуешь!!!»
«Ну что ты, маленькая. Ну так, теоретически хочется немножко. А показать – ни в жисть».
«А зачем тебе это?»
«Нууу… погордиться чуть-чуть».
«Чем?!»
«Тобой».
«Как это».
«Ну вот идем мы с тобой, одетые, рядом. Может, мы и не спим вместе, никто не знает. Никто и представить не может, что ты делаешь. А хочется, чтобы знали. Знали и завидовали».
«Так может ты меня немножечко люуубишь?!»
«Ну конечно, моя хорошая».
«Правда?!»
«Правда».
«Мишка».
«Что».
«Щелкни меня сейчас. Как ты хочешь. На траве. Только я глаза закрою».
«Серьезно?!»
«Ну да. Вот поедешь куда-нибудь в командировку… далеко-далеко… где меня никто не знает… и никогда не узнает… и погордишься немножко. Только дома – ни-ни!!! Никому!»
«Ладно, Бельчонок. Раздвинешь ножки?»
«Ну это уже вообще стыдоба будет ужаснючая!!! И так я вся в твоей…».
«Семь бед – один ответ. Ты же глаза закроешь».
«А ты меня потом не брооосишь?!»
«Да никада!»
«Ну лааадно… Давай».
Белка сошла с террасы, села на газон, оперлась на локти, откинула назад голову с закрытыми глазами и медленно раздвинула ноги. Михаил поймал ее в кадр, проверил, стоит ли вспышка на автомате, поискал пальцем на экране кнопку с пиктограммой фотоаппарата и услышал сзади легкий шорох шагов; девушка вскинула голову, глаза ее расширились от ужаса, он клацнул спуск, Белка вскочила и бросилась в номер, он клацнул еще раз вдогонку и сам в два прыжка оказался на террасе. Он вошел в номер: Белка, как была голая, прыгала на кровати, щеки ее пламенели.
«Он меня видел?! Видел?»
«Почему ты думаешь, что это был он. Или тебе так хочется».
«Ну Мииишка!!! Я и так щас умру от стыда!»
«Ну да, умрешь. Ты у меня еще та развратница. Признавайся».
«Ну в чем?!»
«Писюнчик мокрый? А ну иди сюда. Ну конечно. Кто бы сомневался. А ну ложись быстро, раздвигай ноги, попробуем тебя, посмотрим, какой твой стыд на вкус».
«Ой, Мишка, хорошо как! Сильней! Ооой, щас я…».
«Нет, уж, пагади, Кончита ты малолетняя, пошли в душ», – он схватил девушку за руки, поднял с кровати и забросил на плечо, она визжала и дрыгала ногами.
«Ну ни-ха-чу! Пусти! Опять надругаешься над бедной девочкой!»
«Пошли, бедная ты моя девочка. Ты уже соглашалась же сама. Про бонус помнишь?»
«Ну не надо, Мишка! Ну я там хочу! Ну ты сам виноват! Сам меня…».
«Ну и там будет. Становись лошадкой. Сейчас мы тебя помоем… так…».
«Ой, ну стыдно так! Дай я сама».
«Ну вот… теперь намажем… и так потихонечку… вставим…».
«Ну больно!»
«Расслабься. Щас мы твой писюнчик потрогаем… и потом попунчиком займемся…».
«Страшно, Мишка!»
«Я чуть-чуть, не бойся. Все. Не больно?»
«Ну стыдно, умру щас! Ну куда ты его вставил!»
«Ну туда. Все, все уже. Тихо. Потрогаем тебя. Надутая. И сосочки торчат. Заведем вот часы. Приятно?»
«Ну гадский ты пиратище!»
«Перестать?»
«Убью тебя щас! Трогай!»
«Вот, двигаемся… трогаем…».
«Ооой, я… я щас…», – Белка дернулась вперед, выскользнула из-под Михаила, свернулась на дне ванной калачиком, сжала бедра с ладонью меж ними, замедляла движения ног, пока не успокоилась под теплыми струями душа.
Они лежали на кровати голые и мокрые, Михаил забросил руки за голову, Белка легонько гладила его кончиками пальцев во всех местах.
«Такой день был буйный. Устала ужасно. Ты меня любишь?»
«Конечно, маленькая. Мне даже кажется, что я тебя еще больше люблю».
«Правда? А почему?»
«Не знаю. Ты мне как-то ближе стала».
«А я после бара думала, ты меня убьешь. Или бросишь».
«Конечно, убью. По заднице будешь получать регулярно».
«Ну это ладно! Лишь бы ты был со мной».
«Ну куда мы с тобой друг от друга денемся. После всего».
«Никуда?»
«Никуда. Давай спать».
«Ну давай».
Михаил выключил воспоминания, убрал с живота ноутбук и бросился на кухню – курить хотелось ужасно. В командировку, что ли, съездить. Погордиться. А то так и не собрался. А разве ты внутри не гордился. Ну конечно, чаша гордости твоей переполнена до краев. Да тебе и не нужны другие. Это твоя тайна. Пусть так и будет. Хранимая, она растет у тебя внутри, разменянная – превратится в ничто.
Он загасил сигарету, вымыл кружку и пошел собираться на встречу – нужно было позаниматься и делами. Часа два он ездил на своем Х5 по городу, а в голове и без ноутбука работал просмотр фотографий: они всплывали в памяти сами собой во всех подробностях.
Все, не могу больше. Он затормозил у супермаркета, купил самую большую коробку «ассорти», бутылку холодной колы и поехал в больницу. На стоянке он закурил и увидел, что окно в кабинете Белки приоткрыто. Забрав пакет, он пропрыгал ступеньки входа, прошел вестибюль и свернул налево – ему нужен был последний кабинет.
Михаил тихонько приоткрыл дверь и просунул голову в проем: у стены, чуть согнувшись, стояла рыжеволосая девушка в белом халате, она расставляла на полке папки; солнце из окна пронзало тонкую ткань, под которой свободно колыхались груди.
– Привет, Бельчонок.
– Ох, Мишка, напугал меня!
– Конечно. Голой под халатом не страшно ходить, а тут я – ужас сплошной.
– Ну жарища страшная!
– Я тебе колы холодной привез.
– Правда? Давай скорей!
– И конфету.
– Ничёсе, конфета! Ты провинился? Признавайся!
– Соскучился просто.
– Ну ты брихун какой! – щеки девушки порозовели.
– Ты у меня такая красивая.
– Ты что это, заболел? – Белка подошла и провела ладонью по ширинке его джинсов.
– Да, хворь напала с утра. Работал, работал – не проходит. Вот решил заехать. Полечиться.
– Ну тут же люди ходят, Мишутка. Может, уже вечером.
– Так обед щас. А до вечера я могу и не дожить.
– Ну придумал тоже – не дожить. Ну помучься немножко – тебе полезно. Не все же мне одной.
– Да я уже до самого до… умучился. Спасать меня надо. Срочно.
– Да ты знаешь, сколько у меня работы! Посиди пока на диванчике, водички попей.
– Ну давай посидим. Садись сверху. Давай скорей.
– Ну что с тобой делать, иди двери закрой.
Михаил подошел к двери, повертел английский замок вправо-влево и вернулся на больничный диванчик. Белка подошла к нему и уперлась своими коленями в его, он нагнулся и провел ладонями по ее икрам, бедрам, захватил и сжал ягодицы, потыкался носом в упругие груди, покусал торчащие соски прямо через халат. Через халат трогать ее было даже приятней: это было ощущение, несущее в себе следующее действие, и он его совершил, расстегнул верхние пуговицы, засунул руку внутрь, поймал ее упругие груди, потянул на себя, сжал пальцами соски, услышал «ооох!», приник к ним ртом, сосал их так, будто это был источник вечной жизни. Девушка поддерживала грудь снизу рукой, она поила его собой, отдавала себя щедро; спина ее выгибалась и голова запрокидывалась назад. Она села к нему на колени, Михаил сдвинул в сторону трусики и запустил руку внутрь: там было мягко и влажно. Белка расстегнула зиппер его джинсов, достала член и уперла его себе в клитор, ахнула, сдавила член изо всех сил, сжала мошонку и впилась губами в его губы.
– Стой, отдохни немножко.
– Так ты не хочешь?!
– Хочу ужасно с самого утра.
– Так что?!
– Так долго хотел – жалко, если быстро кончится.
– Я так не могу! – она приподняла бедра и запустила член в себя, – давай!
Руки его ухватили девушку за ягодицы и прижали ее к бедрам, она спружинила, отодвинулась назад и двинула бедрами сама, потом еще и еще.
– Бэла, ты помнишь, что сегодня со…, – дверь резко открылась, и на пороге застыла черноволосая девушка, глаза ее полезли на лоб, она закрыла рот ладошкой, – …совещание… ой, извините!
Белка на секунду обернулась через плечо, потом обняла Михаила за шею, двинула бедра вперед, сжала их, закричала, забилась в конвульсиях, впилась в его шею зубами, вонзила ногти ему в спину и потом резко вскочила на ноги – дверь была закрыта, в комнате никого, кроме них, не было. Она подошла к двери и закрыла ее на замок, вернулась к диванчику, опустилась перед ним на колени, положила на него руки и сверху голову.
– Ну вот. Что теперь делать.
Михаил гладил ее волосы, спину, соскользнул вниз и обнял ее за плечи.