– Нет? – спросил он. – Но вы были другом Карла, не так ли?
Я ответил, что я был и горжусь этим.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда вам понравится то, что я сейчас скажу. Лежа в постели прошлой ночью, я обдумывал наш разговор и понял, что мне следовало вчера быть более откровенным. Из всех остальных вы более всего заслуживаете узнать, что стало с Карлом.
– В связи с чем такая внутренняя перемена? – уточнил я.
Он снова усмехнулся. Меня тошнило от этого ужасного смеха.
– Ну, скажем, просто из-за профессиональной этики, устраивает? Однажды утром мы обнаружили Карла, который прятался в какой-то лачуге в одном нижнем белье. Я думаю, вы знаете, какое это было утро, не так ли? Он помог тебе сбежать. Он даже не отрицал. В качестве наказания за измену мы привели его и всех остальных заключенных из твоего барака на самый высокий край карьера.
– А что с остальными заключенными? – уточнил дед у Оскара. – Какова их судьба?
Он еще раз грубо рассмеялся, как будто наслаждался воспоминанием:
– Я их лично расстрелял… одного за другим.
Затем он прищурился. У меня было такое чувство, словно он заглядывает мне прямо в душу.
– Но я хотел, чтобы ты знал, как сложилась судьба Карла, – признался он, – потому что хочу, чтобы ты всегда помнил, что его смерть на твоей совести. Если бы не твой побег, он бы выстоял. – Он сделал паузу, чтобы мне хватило времени в полной мере осознать свою вину, а затем добавил: – Теперь, шпион, тебе надо пойти привести себя в порядок. На твоих руках слишком много крови.
В тот вечер я взял гитару Карла и пошел в ванную комнату в офицерском корпусе.
– Спасибо, что выслушала бред старика, – сказал он. – Я прошу прощения, что не очень хорошо справился со своими эмоциями.
Он посмотрел на часы.
– Я обещал пожилой няне на входе, что пробуду здесь не более часа. Ух ты, как раз прошел час, не так ли? Думаю, что мне следует возвращаться. Родственники, которые сейчас у тебя дома, вероятно, уже начинают волноваться. Отдыхай, Анна. Мы все молимся за тебя. И за твою семью.
Он протянул руку и дотронулся до ее руки, покрытой шрамами, торжественно склонил голову, словно в знак глубокого почтения, взял трость и повернулся к выходу. Шарк-шарк-тук. Шарк-шарк-тук.
Я зажмурился так сильно, как только мог. Если бы в палате было светлее, то он, конечно, увидел бы красные пятна на моем лице. Дед прошел мимо, не произнеся ни слова. Он сказал уже более чем достаточно. Шарк-шарк-тук. Шарк-шарк-тук.
– Доброе утро, солнышко, – сказала она. – Чувствуешь себя лучше сегодня?
Это что, медсестринский юмор, подумал я. Говорить с умирающим человеком о том, что ему лучше? Я, конечно, не видел ничего смешного в этом, и уж тем более никакой причины произносить это так радостно, но, вероятно, во мне говорила усталость.
– Она не в состоянии услышать вас, – выпалил я.
Бедная дама так испугалась, что чуть не выскочила из своих белых сабо.
– Ой! Господин Брайт. Мне очень жаль. Я не заметила, что вы здесь.
– Да уж… Я здесь.
Нахмурив брови, она сказала:
– Вы ужасно выглядите.
По крайней мере, она говорила честно.
– Спасибо. Скорее всего, просто надо больше спать.
Она понизила голос до шепота.
– Простите. Замолкаю, чтобы вы могли поспать. Мне просто нужно измерить давление и температуру. Это займет всего минуту или две.
Я поблагодарил ее за тишину и закрыл глаза, хотя и сомневался, что вновь сумею заснуть.