– Но она ведь пошутила насчет того, что он из пожарной бригады?
– Нет, – сказала я, прокашлявшись.
Уголки губ Тэйлора приподнялись, но он не позволил улыбке расплыться шире. Корин еще раз посмотрела на него, а потом перевела взгляд на дорогу, держа руль обеими руками.
– Ап-ап-па, Фэйлин! – произнесла она так, как говорят только греки, после чего уже безо всякого акцента прибавила: – Что скажет на это твоя мама?
– Думаю, много чего.
– Ну и откуда он? – спросила Корин, укоризненно пощелкав языком и покачав головой.
– Из Иллинойса, – ответил Тэйлор.
Корин не понравилось, что он с ней заговорил, и допрос прекратился. Когда мы подъехали к стоянке, я указала на грузовичок Тэйлора. Корин повернула голову, чтобы посмотреть, как мы вылезаем, и проводила моего спутника таким взглядом, будто насылала на него какое-то греческое проклятие.
– Спасибо, Корин, – сказала я. – Пока, Костас.
– Пока, – буркнул он, не отрываясь от игры.
Отъехав, Корин еще некоторое время сердито глядела на Тэйлора. Пока наконец не решила, что пора уделить некоторое внимание дороге.
Тэйлор нажал на кнопку бесключевого входа. Я открыла дверцу, села и стала ждать его.
– Кто была эта женщина? – спросил он, стаскивая пуловер.
Футболка поднялась, открыв два нижних кубика пресса. «Всего этих кубиков шесть, – подумала я, – а под ними буква „V“, ведущая к его… Стоп!»
– Корин, – я моргнула, – мама Кёрби.
– На каком языке она говорила?
– Она гречанка, а отец у Кёрби, кажется, канадец. Кёрби хотели назвать Киркой, то есть Цирцеей – в честь колдуньи из мифологии, – но папаша, слава богу, запротестовал. Выбрали компромиссный вариант.
– Ага. Не сдавайся, Канада! Ну и где он сейчас?
– Кёрби знает о нем только то, что он был из пожарной бригады.
Больше я ничего не сказала, предоставив Тэйлору переваривать это сообщение. Почти весь путь в восемь тысяч футов мы проехали молча.
Свернув на Техон-стрит, Тэйлор остановил свою черную бегемотиху прямо перед входом в «Пилу». Он вышел и подождал, когда выйду я. Как только моя нога коснулась асфальта, хлынул дождь. Мы вбежали в кафе, хохоча от усталости, удивления и напряжения, которое возникло из-за встречи с Корин. Потом наш смех стих, воцарилось неловкое молчание – незваный гость, третий лишний. Наконец Тэйлор произнес:
– Я не играю с тобой. Если вопрос в этом.
– Нет у меня никаких вопросов. С чего ты взял?
– С того, что ты не сказала мне: «Спасибо, Тэйлор. Я тоже провела с тобой лучший день в жизни, Тэйлор. И я без памяти влюблена в твой божественный брюшной пресс, Тэйлор», – произнес он, поднимая футболку и показывая живот.
Мне действительно нечасто удавалось увидеть что-нибудь настолько приятное глазу. Я сжала губы, подавив улыбку.
– Тебе очень надо это услышать? А то заплачешь? Пожалеть тебя? – Я захлопала ресницами и выпятила нижнюю губу.
Он не отреагировал. Тогда я вздохнула и сдалась:
– Да, день был хороший. Я наслаждалась каждой секундой.
– Ого! Ты не перенапряглась, Лига Плюща?
Я закатила глаза и направилась к лестнице.
– Мы не закончили, – сказал Тэйлор.
– Тогда поднимайся.
Он пошел за мной. В тот момент, когда он захлопнул входную дверь квартиры, я закрыла за собой дверь в ванную и прокричала:
– Мне нужно смыть с себя горную пыль!
– Я следующий!
Не успела я намочить голову, как Тэйлор постучался:
– Фэйлин?
– Чего?
– Мой брат прислал эсэмэску.