– Однажды нам на лекциях в семинарии рассказывали про обряды, бытующие в различных сектах, и, надо сказать, что именно к этой теме абсолютно все учащиеся проявляли усиленный интерес…
– Еще бы! – перебил рассказ какой-то усач. – Я бы тоже такие страшилки послушал.
Кто-то локтем слегка двинул его в бок, заставляя замолчать.
– Ты чего? – обернулся к обидчику парень.
– Тихо, – строго сказал тот человек, – не перебивай старших.
В полной тишине, под очень внимательными, сосредоточенными взглядами заключенных, отец Савва вздохнул и продолжил свой рассказ:
– В 1889 году было дело. На тех лекциях рассказывали о стадиях посвящения в секту сатанистов. Первая стадия – это переночевать в могиле с только что умершим покойником и рассказать потом другим, что слышал в этой могиле, лежа рядом с трупом.
Все, конечно, слушали затаив дыхание и раскрыв от интереса рты, ловили каждое слово с его уст, и каждый мысленно примерял к себе услышанное.
– Нам рассказали, что одного прихожанина, – продолжал отец Савва, – по пьянке уговорили на ночь лечь в могилу с усопшим. Хорошо выпившего, его прикопали слегка в яме, и хотя он поначалу бахвалился и бил себя в грудь, говоря о своей смелости, все же он вернулся из этого путешествия с седым волосом. И кто бы его ни спрашивал, что он там слышал или, может, даже видел, прихожанин ответа никому не давал, а только злился так, что глаза его наливались кровью, и выглядел он так, словно тронулся умом. Своему духовнику, который и читал у нас лекции, этот прихожанин сам, дабы очистить свою душу от тяжелого груза, поведал тайну своего греха.
И из всего класса именно Джугашвили не смог удержаться от вопроса:
– Почему именно это? Почему именно такой обряд?
– Вопрос правомерный, Джугашвили, – ответил лектор. – Постараюсь для вас более детально на него ответить.
У сатанистов есть поверье, что если оживить своим дыханием покойника, а это можно сделать только когда тесно соприкасаешься с ним, тот слегка приоткроет челюсти и высунет сквозь зубы свой язык. Если суметь изловчиться, без страха и эмоций откусить ему язык, то потом этот язык превратится в золотой слиток, формой напоминающий язык. И это будет не просто золотой, а в бесконечно золотой язык.
– Что значит – бесконечно? – спросил семинарист, сидящий рядом с Джугашвили.
– Это значит, Жгенти, что если отломить от этого золотого языка кусок, то через ночь он восстанавливается. Приобретает изначальную форму и размер.
– То есть от него можно потом отламывать кусочки золота бесконечное число раз? И каждый раз он будет восстанавливаться, приобретая первоначальный вид? – переспросил Жгенти.
– Да, именно так гласит их поверье.
– То есть это и есть вечное золото? – снова переспросил Жгенти. Его мимика, взгляд и жесты выражали такой интерес, будто он всерьез собирался проверить феномен бесконечного языка – самолично.
– Так считают сатанисты, – пояснил наш преподаватель. – Прошу помнить, Григорий, это сатанинское поверье! И, видя твой неприкрытый интерес, поясняю, что подобные трюки и опыты с усопшими чреваты негативными последствиями, и они очень опасны для здоровья человека.
Кто-то из класса засмеялся и добавил к предостережению преподавателя свои соображения:
– Поцелует тебя покойник, будешь потом каждому столбу улыбаться.
Все засмеялись.
Жгенти, не обращая внимания на смешки, продолжил уточнять нюансы этого обряда:
– Откуда корни этого поверья? Наверно, от алхимиков?
Ожили в любопытстве и другие семинаристы, зашушукались о волшебном языке.
– Алхимики знали об этом. Францисканец Роджер Бекон, прошу не путать его с Френсисом Беконом, в своем трактате «О тайнах природы и о ничтожестве магии» упоминает именно этот обряд. Об этом также писали Василий Валентин и Раймонд Лулий… Однако все вышеперечисленные не являются первоисточниками этих знаний, подобный концепт встречался и раньше, до их умозаключений.
До появления европейских алхимиков этот ритуал бытовал в древнем Египте. И в связи с участившимся его использованием римский император Диоклектиан в 296-м году даже приказал безжалостно сжечь все египетские книги, учившие делать золото при помощи оккультных знаний, добывая его из покойников. В исторических хрониках сохранился его эдикт, но описание самого ритуала оказалось утрачено, так как указ императора был исполнен в точности. Так Диоклектиан хотел уничтожить источник богатства египтян, а также уничтожить источник их высокомерия.
– Откуда же сатанисты тогда прознали про ритуал, если все книги были уничтожены? – уточнил, не постеснявшись своего любопытства, Джугашвили.
– Вопрос правомерный, Иосиф, молодец, я ценю твою любознательность, но в точности ответить на него не могу, сами понимаете, сам-то я не являюсь сатанистом. Однако думаю, что алхимики прочитали его в древнеиндийской литературе на санскрите, либо путем собственных проб и ошибок восстановили ритуал.
– То есть, как ни крути, а корни уходят в Индию? – уточнил Джугашвили.
– Да, – подтвердил учитель.
Отучившись в этот день, семинаристы вышли из ворот семинарии и разошлись по домам, каждый своими дорогами. Мне было по пути с Иосифом и Григорием, мы часто ходили вместе домой. Но в этот раз они как будто торопились и шли метрах в пяти впереди меня.
Скоро Джугашвили вместе со Жгенти свернули в узкую улочку, ведущую к набережной, я шел за ними. Осень была теплой, и осыпающаяся с деревьев цветная листва мягко ложилась им под ноги, выстилая тротуар, будто ковром.
– Интересная сегодня была лекция, правда? – спросил друга Иосиф, сильно шаркая ногами по листве.
– Лектор превзошел себя, – согласился Григорий и, немного подумав, добавил: – Умный мужик. Ничего не скажешь! Вот бы залезть в его голову и выудить оттуда все, что с этим ритуалом связано, он ведь нам не все рассказал.
– Ты так внимательно слушал, что даже ничего не записал из этой лекции?
– Я каждое слово запомнил, да и перепишу после у кого-нибудь, может быть, даже у тебя, дашь?
– В том-то и дело, что я тоже, как и ты, так заинтересовался золотым языком, длинным золотом, что заслушался и ничего не внес в конспект.
– Не длинным золотом, а вечным, – смеясь над ошибкой, поправил его друг.
Так обсуждая материал урока, они, незаметно для себя прошуршав проулок, преодолели большую часть своего пути, когда к ним подбежали беспризорные дети и начали просить милостыню:
– Подайте на хлеб! Подайте, дяденька!
Одна из девочек схватила Иосифа за подрясник.
– А ну, немедленно отпусти! – вырывая из ее ручонок полу своей одежды, строго сказал Иосиф, но девочка не отпускала его. Тогда он, грубо разжав ее пальцы, сам вырвал подол из ее рук.
Девочка начала в голос плакать. Григорий остановился. Присев на корточки подле нее, он дал девочке четверть копейки, вложив их в ее ладонь, и сам зажал в кулачек ее пальчики. Потом, подняв с дороги несколько листьев, сложил их в букет и также протянул ей.
– Не реви, – успокаивал он ее, – на, держи золотой лист.
Девочка, размазав слезы по лицу рукавом замызганной кофты, перестала плакать и сквозь уже приглушенные всхлипывания, прежде чем уйти, тихонечко, почти шепотом, поблагодарила его:
– Спасибо, дядя.
Иосиф, наблюдавший эту картину, поинтересовался у друга:
– На что ты теперь будешь жить? До стипендии еще четыре дня!
Григорий встал и, с умилением глядя вслед удаляющимся детям, ответил ему:
– Она мне сестренку Луизу напомнила…
– Которая умерла этой осенью? – уточнил Иосиф.
– Да, – Григорий кивнул головой, а затем, как-то странно задумавшись, произнес: – Голос очень на нее похож. И плачет точно так же… – и после паузы добавил: – Ненавижу голод! Все бы отдал, чтобы этого зла не было на земле!
– У меня тоже тетка от голода померла, что теперь поделаешь… – посочувствовал другу Иосиф.