Корытов послушно поглядел. Судя по карте, в Индии было страшное перенаселение, антисанитария и вообще – все плохо. Архангел брезгливо потрогал копошащуюся Индию мизинцем и продолжал:
– А Китай! Нет, если мы так дальше будем медлить, то Сам встанет и пойдет разбираться, точно говорю. После этого вообще ничего не останется. И никого. Нигде. И нас тоже. А я, между прочим, всего ничего пожить успел!
– Ничего себе ничего, – проворчал Корытов. Будучи человеком мягким и покладистым, он уже готов был согласиться. «Ну а что? И верно ведь, испаскудился народишко. Бомбы клепают, друг друга за глотки рвут, ни дня спокойно прожить не могут. Чисто мой сосед Митрич со своей бабой…» Ударившись в воспоминания, столяр не сразу услышал, что к нему обращаются.
– Петрович! Петрович!
– А?! – встрепенулся Корытов.
– Так что? Возьмешься?
– Да я ж того… На лошади не шибко… – попытался было взбрыкнуть в последний раз Корытов, но вздохнул и махнул рукой. – А, ну вас. Ешьте меня, мухи с комарами.
– Научим! – заметно повеселел Гавриил и подмигнул Корытову всеми своими непарными глазами. Выглядело жутковато даже для архангела.
– Только это, – внезапно твердо сказал Иван Петрович, и в голосе его прорезалась незнакомая прежде жесткая нотка, – мне там, вроде, костюм полагается? Ну, чтоб узнавали?
– Ага, – задумчиво согласился Михаил.
– И оружие?
– Да уж, всенепременно.
– Тогда это… Я себе сам костюм сварганю, ладно? Раз уж втравили меня в смертоубийство, так хоть здесь дайте душу отвести.
– Как скажешь, – покладисто кивнул архангел.
– Пойду я. Собираться.
Корытов побрел к вратам, провожаемый взглядами нечеловеческих глаз.
Он пришел через три дня и три ночи и постучал в створку врат.
– Войдите, – официально отозвался Рафаил, аккуратно передвигая костяшку нардов и победно взирая на ссутулившегося над доской Уриила.
Корытов вошел.
– У вас там это, петля на вратах подразболталась, – сказал он независимым тоном. – Я как вернусь – подправлю, там стамесочкой аккуратно…
В приемной стояла гробовая тишина. Даже облака замерли.
– Что. Это, – деревянным голосом спросил Михаил, не замечая, как кофе из объемистого золотого потира льется ему на белоснежный хитон. Гавриил, задумчиво опиравшийся на беломраморную колонну, повернулся, чтобы поглядеть. Промахнулся рукой мимо колонны, судорожно похватал рукой воздух и упал, лязгая доспехами. Никто не обратил на это внимания.
– Господи, – сказал Рафаил. – Господи. За что? Все, Уриил, ты победил в нарды. Окончательно и навсегда. После этого я играть не смогу. Мне каждый раз теперь это будет видеться.
Уриил ничего не ответил, потому что сидел, закрыв лицо ладонью и что-то потрясенно бормотал.
– Нет, ну а чего? – обиженно спросил Корытов. – Не вам же туда идти! Вот я и решил, что ежели Пятым Всадником быть, так чтоб по-человечески, а не как эти страхомудии ваши. Людишки у них от чего помирают? А? Значит, от голода, – столяр принялся деловито загибать пальцы, – от чумы, от войны. Ну и от смерти помирают. Хотя вот это как-то совсем нелепо, конечно. А я что решил? У меня пусть тоже помирают, но, чтобы оригинально…
– От чего…? – прохрипел Михаил, цокая зубами по краю потира и борясь с противоречивыми чувствами.
– Дак от стыда! – оживился Иван Петрович и замахал левой рукой. Правую он смущенно держал за спиной. – От стыда пусть, чтоб их! Всю жизнь мне, помню, мамка говорила с малолетства, как я чего набедокурю: «Да чтоб тебе стыд глаза-то повыел! Да что ж ты от стыда не сдохнешь-то?» Вот я и запомнил. Вот и пусть теперь…
– От стыда, – механически повторил Гавриил, сидя на полу и даже не стараясь подняться. – Стыд чтоб глаза выел… Да, теперь лично мне все понятно.
Костюм Пятого Всадника был чудовищен и неописуем. При взгляде на него даже архангела пробирало до самых бестелесных поджилок. Сразу вспоминался любой, пусть самый незначительный огрех, совершенный в жизни, и огрех этот казался чем-то таким, после чего решительно никак нельзя жить дальше, потому что – стыдно. И чем дальше, тем более постыдным, нелепым и отвратительно бессмысленным казалось собственное существование и существование родных, близких, соседей, домашних животных и даже микроорганизмов. «Особенно микроорганизмов», – мысленно поправил себя Михаил и содрогнулся, еще раз кинув взгляд на одеяние столяра Корытова.
– Вот это я понимаю, – тихо сказал Уриил. – Вот это креативный подход. Так. Лично я – за, но давайте выпустим его ночью, чтобы здесь никто не видел. Тихо, без шума.
– Поздно, – смутился Корытов. Я сюда торопился. Самой короткой дорогой бежал, думал, что не успею. Мимо, значит, Чертогов Праведных…
– Что? – взвыли в один голос Гавриил, Рафаил и Уриил.
– Заткнулись все! – взревел Михаил. В наступившей тишине архангелы напряженно прислушались. Со стороны Чертогов Праведных доносились горестные вопли, стоны и рыдания, полные невыносимого стыда и муки. И рыдания эти становились все глуше, количество голосов стремительно уменьшалось.
– Приехали, – обреченно махнул крылами Михаил. – Ну молодец ты, Петрович, чего скрывать, молоде-ец…
– Так какие же они тогда праведники, если так пробрало? – удивился Корытов, хлопая глазами.
– Да, уже никакие, тут ты прав, – вздохнул архангел. – Ладно. Разберемся. Готов?
– Всегда готов, – мрачно отозвался столяр. – Как юный пионер.
– А оружие? – поколебавшись, спросил Гавриил.
– Ну… Есть. Да в порядке, в порядке! – подозрительно бодро отозвался Корытов, продолжая прятать правую руку за спиной.
– Ты покажи, Петрович, – мрачно, с заботой в голосе попросил Михаил. – Я гляну. Может, подточить надо или выправить.
– Не… – тающим голосом прошелестел Петрович, глядя в пол и шевеля ногой облака. – Не надо…
Его рука опустилась.
– М-да, – констатировал Рафаил и отвернулся. – Вы как хотите, а я на это смотреть не буду. При мне еще никто и никогда не скакал в числе Всадников под конец света, размахивая полутораметровым членом из ливанского кедра. Сами на это смотрите.
– Петрович, ты чего? – мягко спросил Михаил, которого заметно потряхивало.
– Ну, а чего я! Чего – я!? – вдруг заорал столяр в полный голос, тряся кулаком, в котором было крепко зажато орудие Апокалипсиса. – я столяр! Столяр я! Краснодеревщик! Пять почетных грамот, медаль «За доблестный труд!» Столяр я! Не кузнец! Чего мне еще было из этой деревяшки вырезать? Меч или косу, что ли?! И махать потом?! Еще, может, коняшку деревянную себе сделать?! Вырезал вот… елдовину! И так от стыда все помрут, так пусть уже надежно! Не нравится, сами идите и машите там своими ковырялами!
– Тихо. Тихо, – успокаивал столяра Михаил. – Нормально, Петрович. Не шуми. Пусть так и будет. Верно же, ребята?
«Ребята» молча покивали головами, стараясь в сторону Корытова не смотреть.
Постепенно столяр пришел в себя, высморкался в платок психопатически-стыдобищной расцветки и небрежно положил деревянный прибор на плечо.
– Так я пойду тогда?
– Иди, милый. Иди. Скачи. Покажи им там всем, – ласково, как будто тяжелобольному ответил Михаил. – Во всех смыслах покажи. Я настаиваю. Пусть им этот конец света поперек глотки станет. Так и назовем его – День Страшного Стыда.
– Ладно.
Когда за столяром Иваном Петровичем Корытовым захлопнулась скрипучая, разболтавшаяся створка врат, четверо долго молчали.
– Стыдно-то как, – наконец пробормотал Уриил.
– Стыдно, – согласился Михаил. Он посмотрел на карту и хмыкнул. – А ничего так начал Петрович. Бодро начал. Ого-го как начал! Прямо вспашка безотвальным методом, целые области под корень…
– Я тут подумал, – сказал Гавриил. – Ведь если они там от стыда умирают. Значит?
– Значит? – эхом откликнулись архангелы.
– Значит, у них еще стыд остался. Так может, они еще не совсем безнадежны? Может, не надо было так?
– Ты как – сам Ему это скажешь, или мне пойти? – язвительно осведомился бледный Михаил. Гавриил подумал несколько мгновений.
– Нет, – сказал он. – Не надо. Я понял.