Клавдия Васильевна меня не отвлекает и другим запрещает это делать.
Вот и сейчас она на цыпочках прошла мимо моей парты и даже не бросила взгляда на раскрытую тетрадь. Ну и правильно, чего зря время терять, проверять там, где всё в порядке.
Я сказал – моя парта. Верно, моя, собственная. Ведь сижу я на парте один. Может, потому, что некого со мной рядом посадить, может, потому, чтобы никто мне не мешал.
Я уткнулся в толстый том «Физики для любознательных». Правда, я с трудом продирался сквозь джунгли формул. Не выходил у меня из головы Гриша – что он там затеял?
Сегодня я впервые с нетерпением ждал переменки. Хотя переменки, честно говоря, я не люблю. Единственная от них польза – можно выпить чаю с булочкой. На это удовольствие мне хватает пяти минут большой переменки. А куда девать остальное время? А чем заниматься на других переменках?
Наконец звонок! Я с наслаждением захлопнул «Физику для любознательных».
Мальчишки с гиканьем выскочили из класса. Девчонки, разбившись на стайки, принялись шушукаться.
Я неторопливо поднялся и подошёл к окну, у которого стояли три девчонки и, перебивая друг дружку, что-то рассказывали.
При моём появлении девчонки затихли. Они глядели на меня с обожанием. Я был для них загадочной личностью вроде Штирлица.
Девчонки ждали, что я скажу. А я не знал, о чём с ними говорить.
За окном вовсю носились снежинки. Это что же – зима началась? Вроде утром ещё никакого снега не было.
– Как быстро погода меняется, – открыл я наконец рот. – Утром ещё осень была, а сейчас снег валит.
Первой не вытерпела девчонка с голубым бантом. Она прыснула и прикрыла ладошкой рот. А следом засмеялись и её подружки.
Я обиделся и пошёл в коридор. Я давно знал, что девчонки несерьёзные создания. Ну что я такого сказал? Ничего особенного. Так чего смеяться?
В коридоре мальчишки играли в чехарду. С криками прыгали друг через друга.
Когда появился я, игра прекратилась. Я почувствовал, как вокруг меня образуется безвоздушное пространство.
Мальчишки отодвинулись от меня, сбились в кучку.
– Тебе чего? – выкрикнул мальчишка с быстрыми чёрными глазами.
Как же его фамилия? Макаревич? Мандер? Да, что-то в этом духе.
– Я тоже хочу поиграть, – говорю я миролюбиво.
Макаревич или Мандер – хоть убейте меня, не помню его фамилии – настроен воинственно.
– А мы не хотим с тобой играть, – объявляет он за всех.
Мальчишки молча кивают, соглашаются с черноглазым.
Макаревич-Мандер мне по плечо. Если я его как следует толкну, он наверняка упадёт. Другие ребята, конечно, заступятся за него. Нет, придётся уйти. Со всем классом – увы! – мне не справиться.
Я понимаю, что они мне завидуют, и не обижаюсь на мальчишек, хотя мне обидно так, что даже нет слов сказать, как обидно. Что поделаешь, такова судьба всех великих людей – их никто не понимал, над ними смеялись, их гнали…
Ну ладно, если со мной не хотят играть одноклассники, пойду к старшеклассникам – они мне компания.
Я поднялся на второй этаж и очутился перед весёлой толпой мальчишек, которые играли в «мазилу».
Посредине стоял очкарик с розовыми от волнения ушами. Правой рукой он подпирал щеку, будто спать собрался, а левую выставил из-под мышки.
Вот по этой руке один из ребят и бил изо всей силы, а когда очкарик оборачивался, мальчишки глядели на него с самым невинным видом – мол, угадай, кто из нас тебя «погладил».
Очкарик морщился и наобум показывал. Конечно, он не угадывал, мальчишки смеялись, и очкарик снова подпирал правой рукой щеку, а левую выставлял из-под мышки.
Нет, к ним я не пойду. К ним попадёшься, потом живым не уйдёшь.
И тут я увидел парня и девушку, которые медленно прогуливались по коридору. Парень, махая руками, о чём-то говорил девушке. Она глядела на него, широко раскрыв глаза, и молча кивала.