Собаки было потянулись за ним, но Гриша жестом руки велел им ждать.
– Пора открывать, – вернувшись, решительно произнёс Гриша.
– Что? – не понял я.
– Зимний сезон, – сказал Гриша. – Ты что, не видишь – зима началась?
Я оглянулся. Всюду высились сугробы снега. Да и мороз уже здорово кусался. И вправду зима пришла, а я и не заметил.
Гриша взял дощечку, свистнул собак, и те, заскучавшие было, радостно взвизгнули и кинулись со всех лап к своему повелителю.
Размахивая портфелем, я пошёл следом за ними.
Наш дом, как я уже рассказывал, высокий, двадцатиэтажный. Но архитекторы считали, что он должен быть ещё выше, чтобы его можно было видеть отовсюду, и потому поставили дом на горку. А чтобы люди могли спускаться вниз, к остановкам троллейбуса и автобуса, к магазинам, понастроили лесенок. Зимой лесенки заносило снегом, спускаться было трудно. Взрослые злились, падали.
Зато ребятам было раздолье. Они раскатывали дорожки и гоняли целый день с горки.
Вот туда и шёл Гриша, а следом за ним бежали собаки, и последним брёл я.
На краю горки Гриша сел на дощечку. Догадавшись, что их ждёт забава, к нему кинулись собаки. И вся эта орава поехала по склону вниз. По дороге собаки взобрались на Гришу, повалили его, и весь этот визжащий, орущий клубок с ходу врезался в сугроб.
Гриша поднялся, с головы до пят в снегу.
– Давай, – махнул он мне рукой снизу.
Я развёл руками. Мол, не на чем спускаться, тащи скорей дощечку, тогда я съеду.
– А портфель на что? – крикнул Гриша.
И я сразу вспомнил, как в далёком детстве гонял по склону. Я сел на портфель и полетел вниз по накатанной ледяной дорожке. Где-то на середине меня развернуло, портфель выскользнул, я опрокинулся на лёд и тут же врезался в сугроб. Следом за мной скатились портфель и шапка.
Я неловко встал и принялся отряхиваться.
– Ну как? – спросил Гриша.
– Здорово, – выдохнул я.
Я поглядел на собак. Высунув языки, они повизгивали от радости. Честное слово, если бы я не знал, что собаки не умеют улыбаться, я бы подумал, что они смеются.
Сколько раз мы скатились с того склона, я уже и не помню. Мы с Гришей менялись видами транспорта. Он мне давал дощечку, а я ему – портфель.
Потом мы перешли на другой склон. От него было рукой подать до Гришиной школы. Ледяная дорожка вела прямо к двери.
Гриша продемонстрировал «класс» – скатился на ногах и даже ни на секунду не терял равновесия.
– Никак не могу с одного раза доехать до школы, – пожаловался Гриша. – Как ни разгоняюсь, не получается.
Я прикинул расстояние до школы.
– Тебе мешает сила инерции, а чтобы её преодолеть, надо увеличить ускорение, – и, увидев по голубым глазам Гриши, что он ничего не понял, я растолковал: – Если бы склон был покруче да повыше, ты бы домчался.
Гриша покрутил в восхищении головой:
– Вундеркинд.
В первый раз, с тех пор как меня прозвали вундеркиндом, я почувствовал радость.
Нечего говорить о том, что на урок к Валентине Михайловне я, конечно, опоздал. Юля удивлённо спросила:
– Что с вами случилось, Всеволод?
А и вправду, что со мной случилось? Просто у меня оказалось целых два часа свободного времени, а это так здорово.
Любят тебя родители?
К следующему занятию Лев Семёнович, конечно, не выздоровел, и у меня снова оказалось целых два часа свободного времени. Уверенная, что в прошлый раз со мной ничего не случилось, бабушка вновь позволила мне подышать свежим воздухом.
На радостях я бегом кинулся к троллейбусу и вскоре уже был на нашем дворе.
Я вертел головой по сторонам, но Гриши нигде не видел. Я обошёл весь двор вдоль и поперёк, но Гриша словно сквозь землю провалился. Нигде не повстречал я ни одной собачки. Хоть у них вряд ли можно было узнать, куда запропастился Гриша.