Пожав плечами, она сказала: «Я всегда была некрасивая, всю жизнь, но уж этот глаз меня точно не красит».
И я снова уставился на дорогу.
– Да нет, – произнес я вслух, – мисс Элла была самым прекрасным из всех созданий Божьих! Если бы она тогда, когда я готов был спустить курок, не вцепилась рукой в мою щиколотку, я бы выстрелил в Рекса.
Я покачал головой, стараясь сесть поудобнее.
– А Рекса я не видел потом около двух лет.
– А что стало с Мэттом? – шепотом спросила Кэти и оглянулась на Джейса.
– Наши дороги разошлись. У меня была отдушина. Бейсбол. Я часто воображал, что играю, вижу через сетку физиономию Рекса и пуляю в нее мячом. Таким образом я как будто снова вернулся к игре и практиковался в ней до полного изнеможения, но сам бейсбол, настоящий, как спортивная игра, потерял для меня свое значение…
Я снизил скорость в соответствии с общим темпом движения на шоссе.
– Повредив спину, я пробовал разные лекарства, и каждый раз, когда закрывал глаза, ложась спать, я старался изгнать из мыслей выражение лица Рекса, казалось, запечатлевшееся в моей памяти навечно.
Несколько километров мы проехали молча.
– Даже сейчас я его вижу, ведь некоторые вещи никуда не исчезают. – и я снова наклонился вперед. – Мисс Элла говорила, что любовь побеждает все, но… – и я показал на фотокамеру, – для меня сначала бейсбол, а потом съемка стали наркотиком, утоляющим боль.
Я откинул волосы с лица и глубоко вздохнул.
– Что касается Мэтта – подробности мне неизвестны, но он много странствовал, часто разъезжал по стране в поездах и превратился в настоящего бродягу. Он работал на креветочном промысле в Чарлстоне, на угольной шахте в Западной Виргинии, на апельсиновых плантациях во Флориде и Техасе, и мне по сей день непонятно, каким образом он узнал о смерти мисс Эллы. Не представляю, как он ухитрился появиться на ее похоронах. С тех самых пор он живет здесь, и Гибби, я хочу сказать, доктор Уэйджмейкер, накачивает его коктейлями из всевозможных лекарств. И, честно говоря, я даже не уверен, что, увидев Мэтта, узнаю его.
Мы все ехали и ехали, пока впереди не замаячили контуры Джексонвилла. По моей щеке скатилась слеза, но я был слишком поглощен воспоминаниями и не понимал, что плачу, и тогда Кэти вытерла слезу своим рукавом.
Мы съехали по мосту вниз и повернули к югу, на бульвар Сан Марко.
– Ну, а что касается Рекса, то мисс Элла как-то сказала: «Им овладел дьявол, так что ненавидь дьявола, а не Рекса». Но, – тут я покачал головой, – мне это не слишком удается.
Мы проехали бульвар Сан Марко, и Джейс откинул с лица одеяло, протер глаза и сказал:
– Мама, а где же донамаклиз?
Я вопросительно взглянул на Кэти, но она не ответила, и Джейс дернул меня за рукав:
– Дядя Так, мы пойдем в донамаклиз?
– Да, Джейс, это звучит заманчиво, – наконец ответила Кэти, тоже протирая глаза, и, взглянув на меня, уточнила: – Как насчет яйца под сладким соусом?
– О, – и я догадался, – он имеет в виду «Макдоналдс»!
И уже через несколько минут я вонзил зубы в сдобную булочку, запивая ее кофе, Джейс, сидя напротив, приканчивал второе «яйцо», а Кэти вилочкой подцепляла с тарелки кусочки бисквита и помалкивала. Она вообще словом не обмолвилась после приезда.
– Мне кажется, что ты хочешь что-то сказать, – ввернул я, но она задумалась, а потом покачала головой.
Так мы все и молчали, пока я вел машину по дороге № 13, а затем – по исторической Сан Хосе и, наконец, по Оранжевой улице, направляясь к Джулингтонскому ручью.
– Дядя Так! – дернул меня за рукав Джейс.