Но сегодня день зарплаты, поэтому за ланчем мы встречаемся в кафе «Чарльстон-гарден» на шестом этаже «Б. Олтман». Обычно мы берем по куску пирога и кофе. Для сотрудников здесь есть скидки. Кафе оформлено в южном стиле, от пола до потолка украшено фресками, на которых изображены зеленые холмы Джорджии с редкими деревьями магнолии в цвету.
Нас четверо подруг. У нас, можно сказать, свой клуб, потому что все мы родились в 1925 году. И зовемся мы «Флэпперс». Мы познакомились семь лет назад в школе секретарей имени Кэти Гиббс. Каждая нью-йоркская выпускница школы, которая хочет получить профессию и написать что-то более-менее пристойное в своем резюме, идет туда учиться. Заботами моей бабушки я хорошо научилась шить и этим могла зарабатывать себе на жизнь, но я ничего не смыслила в делах. В школе секретарей у нас было несколько предметов, включая работу на печатной машинке, ведение бухгалтерской отчетности и стенографию, которые помогли мне устроиться на работу в «Б, Олтман», потому что сюда предпочитают нанимать девушек с образованием. Я начала работать здесь самая первая; потом замолвила словечко за Рут, которая порекомендовала Элен; та в свою очередь устроила Виолетту.
— Трудно было? — спрашивает Элен. Ей не терпится побыстрее узнать все подробности свадьбы Роберто и Розмари.
— Ужасно. Бедная мама. Она все никак не может смириться, ведет себя так, словно наш дом — место боевых действий.
— Невероятно! Миссис Сартори так гордилась своей семьей, — качает головой Рут.
— Уже не гордится, — вздыхаю я. — Но я бы очень хотела, чтобы родители совладали со своими чувствами и были приветливее с девушкой. Что было, то было, — накалываю я на вилку кусочек салата-латука.
— Лучше уж покончить с собой, чем выходить замуж в таких обстоятельствах, — серьезно говорит Виолетта. — Я из католической семьи, и единственная наша родственница, которой пришлось выйти замуж, — это моя третья кузина Бернадетта. В наказание она сидела взаперти в цокольном этаже. И только после рождения ребенка ей позволили выходить во двор, да и то в четко установленное время.
— Как жестоко. — Рут ест черный хлеб вместо пирогов, о которых ей придется забыть до последней примерки свадебного платья. Бедняжка. — Если бы она спросила меня, я бы ей сказала, что никто не имеет права заставлять ее рожать ребенка, если она не замужем. Ей надо было поговорить с врачом и сделать операцию.
— Моя мама просто пристрелила бы меня, — возражает Виолетта. — Разве это не унизительно для твоих родителей? — спрашивает она меня.
— Несомненно. А что поделаешь? Скоро родится ребенок. Так уж задумано матушкой-природой, — говорю я.
— Она тебе нравится? — интересуется Виолетта.
— Она такая молоденькая.
— Все они молоденькие, — затягиваясь сигаретой, заявляет Элен. — У Сартори два несчастья кряду. Сначала их единственная дочь отказалась выходить замуж за сына лучшего в городе пекаря, а потом старший сын привел домой беременную невесту. Что же дальше?
— Если спросишь маму, она ответит — конец света. Она уверена, что она плохая мать. Никто из ее детей не поступает так, как она хочет. И я чувствую себя виноватой, потому что, расстроив помолвку, именно я положила начало череде несчастий.
— Поверь мне, — утешает Рут, — твой отказ совсем не то, что беременность Розмари. Ты как думаешь, Виолетта?
Виолетта краснеет и молчит.
— Твоя мама считает, что Данте — отличная партия, — говорит мне Элен. — Он пекарь, поэтому у вас всегда будет достаток.