— О, мама, может, и нет. Может, это вышло случайно… Со стуком мама ставит на стол миску.
— Твой брат безответствен. Сколько раз я говорила ему быть осторожнее. В мире полно девушек, которые хотели бы устроиться в таком доме, как наш.
— Давай не будем ее подозревать, пока во всем не разберемся.
— Почему? Мы и так знаем, кто она такая, Лючия.
— Но он совсем не обязан на ней жениться. Иногда нужно поступать вопреки правилам.
Как бы я хотела рассказать маме о мире, который находится вне дома 45 по Коммерческой улице. О мире, где полным полно разных новых законов и традиций, где образованные люди принимают свои собственные решения, как им жить, не спрашивая разрешения приходского священника, но это тема, которую я никогда не отважусь с ней обсуждать.
— Не обязан? Что это значит? Твоему брату лучше знать. Не жениться на ней в таком положении — грех! Надеюсь, что с тобой такого не произойдет…
— Не беспокойся, мама.
Но она слишком рассержена, чтобы слушать:
— Мне так стыдно за него. Я гордилась им. Первый из Сартори, который воевал за свою страну. Он был таким отличным примером своим братьям. Орландо и Анджело отправились вслед за ним. Даже Эксодус ушел на фронт, когда стал совершеннолетним, потому что хотел быть как Роберто. Твой брат все испортил.
— Мама, ничего он не испортил. Он ведь женится на ней.
Мама не слушает; она просто не хочет ничего слышать и продолжает свою тираду:
— Я так много сил приложила, чтобы вырастить из вас порядочных людей, у которых есть мораль, принципы, которые будут ответственными и… рассудительными. Будьте начеку, говорила я твоим братьям. Сначала узнайте девушку получше. Кто ее родители? Откуда они? Будьте осторожны, сицилианцы не все одинаковы. И как он себя повел? Нашел сицилианку и сделал ей ребенка!
— Я уверена, что он не хотел досадить нам, — перекладываю я кавателли с доски на поднос, накрытый промасленной бумагой.
— Слишком поздно! — кричит она. — Эта история уже обошла весь Бруклин. Все знают, потому что дурную весть невозможно скрыть. От нее, как от трупа, слишком дурной запах.
— Мама, это скоро забудется.
— Нет, нет, никогда. Как можно вернуть назад доброе имя, Лючия? Никак! Оно утрачено безвозвратно.
Мама открывает выдвижной ящик стола и достает оттуда ложки, искусно вырезанные из дерева, и перебирает их.
— Что сказал папа?
— Он плакал, — трясет головой мама. — Роберто подвел его. Отец никогда ему этого не простит.
— Она, по крайней мере, хорошенькая? — спрашиваю я, и тут же исправляюсь. — Хорошенькая — не то слово. Она хорошая женщина?
— Как она может быть хорошей женщиной?
— Не знаю. Может, она просто симпатичная девушка, которая совершила ошибку.
— Чушь! Думай, прежде чем говорить такое. — Мама закрывает ящик и садится за стол.
— Они будут жить с нами?
— А где еще?
Последний раз, когда семья Сартори шла процессией в церковь Святой Девы Марии из Помпеи, а мама плакала, был день похорон бабушки Анжелы Сартори. Сегодня свадьба Роберто, но наше шествие такое же мрачное, как и тогда, когда мы предали нашу бабулю земле. Сейчас три часа дня. Сложно выбрать худшее время для свадьбы. Мама уже заметила, что в это же самое время в Страстную пятницу Иисуса распяли на кресте.
Папа одет в хороший костюм из темно-синего габардина; белая рубашка и шелковый темно-синий галстук. Мама в черном: простое, расклешенное книзу платье с застежкой на спине. Я решила не рядиться в траур, поэтому на мне светлый парчовый костюм с отложным воротником.