— Я тут не при чём. Просто некоторые прихожане коротают время, распевая гимны собственного сочинения. Я послал Джона их остановить. Они скоро прекратят.
Прибывшие ждали и слушали.
— Ей-богу, звучит как гимн методистов. — сказал Сент-Джон Питер.
— Они перестанут петь через минуту, — откликнулся мистер Оджерс. — Сию минуту прекратят.
— Но зачем ждать? — добродушно спросила Элизабет. — Разве церкви не для этого? Если поторопимся, то сможем присоединиться к ним. — Она сжала руку Джорджа. — Пойдём, дорогой.
Тот выглядел раздраженным, когда пение не прекратилось. Однако слова Элизабет его успокоили. Джордж небрежно махнул гостям и вошёл внутрь.
Когда он вошел в церковь, методисты дошли до последнего стиха. Они увидели его, да и к тому же концовку стиха помнили плохо, поэтому пение практически сошло на нет. Но некоторые из них во главе с Пэлли Роджерсом, Уиллом Нэнфаном и Бет Дэниэл — те, кого возмущали заборы, воздвигнутые за последние несколько месяцев, и кто не боялся Джорджа Уорлеггана и его родни, запели еще громче, дабы компенсировать отсутствие других голосов. Пение последнего стиха сопровождало Джорджа и его семью, пока они не заняли свои места на скамье.
«Покой, что души наши так желают,
На небесах незыблемо храним,
И страх, и боль, и грех там угасает,
Любови силой истинной гоним».
На этом пение прекратилось. Остальные прихожане почтительно встали, приветствуя прибывших особ из Тренвита. Кроме последователей Джона Уэсли.
Мистер Оджерс взошел на свою кафедру и откашлялся.
— Помолимся, — начал он.
На этой неделе Сэм Карн работал в ночную смену. Когда он возвращался, шел дождь. Согнувшись под натиском погоды, он стал огибать выступ холма на пути к дому. Подойдя ближе, он заметил маленькую фигурку, стоящую возле лошади прямо рядом с иссохшим истоком ручья чуть ниже коттеджа. Это был преподобный Кларенс Оджерс.
— Сэр, доброго вам утра. Вы к нам будете? Брат, скорее всего, ушел на работу. Но внутри всё же уютнее. Заходите.
У Сэма не было никаких сомнений в цели визита Оджерса. Он повел его в свой темный маленький домик. Священник постоял в нерешительности, всем своим существом излучая неприязнь, и проследовал за ним. Он осмотрел продолговатую комнату. В глаза бросались неотделанные стулья, многие из которых были сколочены наспех из обломков или остатков древесины с шахты. На столе в конце комнаты лежала открытая Библия. Оджерс с отвращением отметил выставленные перед столом три ряда стульев. Деревянная дощечка на стене гласила: «Да спасет вас Христос».
Сэма возвышался над низкорослым пастором.
— Присаживайтесь, сэр. В нашем доме всегда рады людям, принявшим в своем сердце Бога.
Но это не помогло задать дружественный тон беседе.
— Я здесь не по делам паствы, Карн, — ответил Оджерс, — Кажется, так вас зовут? Вы ведь недавно в наших краях?
— Шесть месяцев прошло с тех пор, как Господь указал нам путь в этот приход — мне и брату. Мы каждое воскресенье воспевали Христа и поклонялись ему в вашей церкви, — печальное юное лицо Сэма расплылось в улыбке.
— Да, — сказал Оджерс. — Ну да, так вы и делали.
По натуре он не был агрессивным, не имея ни денег, ни происхождения, потакающих надменности. Но он получил четкие указания.
— Я видел вас там — вас и ваших друзей. Именно об этом я и пришел поговорить. Вчера перед началом службы вы пели — пели и пели десять минут кряду. Такое поведение не подобает нашей церкви и моему положению служителя, обладающего духовным саном. Вы приходите со своей группой каждую неделю, садитесь вместе и ведете себя так, будто посреди основной службы у вас проходит своя собственная!
— А? Сэр, мы этого не хотели.