Через ухо? Теоретически возможно. Нашептывает если кто-то. Опять же вопрос, тот, кто нашёптывает, откуда это всё взял? У меня вот так выходит, что кроме лёгкой и ненавязчивой, зато постоянной ереси жены и исключительного бреда соседа туда, в ухо уже ничего не сумеет просочиться даже при огромном желании, места, диаметра то есть уха не хватает. Да и путь чересчур кривой, половина информации затеряется по любому. Поэтому, когда сам писать пробовал – дрянь выходит. Либо на ересь жены смахивает, только в стихах, причём третьесортных, либо бред соседа в чистом виде после триумфального возвращения из вытрезвителя, но уже в виде малой, совсем такой малюсенькой, ничем не примечательной прозы. Да такой, что сам прочитать написанное не могу – силы воли не хватает.
По закону по одному проверенному ведь как выходит, если тут, к примеру, убыло, то там где-то прибыло, и наоборот. Короче, если из башки убыло – на бумагу – шлёп-с, прибыло. И по всей логике, в башку прибыть это в том или ином виде, хочешь-не хочешь, а должно было. Каким методом, хрен его знает, а должно, в соответствии с запротоколированным природно-физическим явлением.
Остается, товарищи, одно: рот. И ведь, действительно, ведь это как по факту, возьми этого и того. Один буквы на бумагу укладывает – и второй не отстаёт, такие же ляпает. Тот закорючки-запятые лепит где ни попадя – и этот, значит, туда же, знай себе, наворачивает; вопросы ставит, восклицательные знаки, хуже того – кавычки вплетает. А результат?! Результат, спрашиваю, какой? Одного товарища читаешь – как воду с листа пьёшь или десерт кушаешь, сладко на душе, приятно даже донельзя делается. А другого пытаешься употребить – ощущение, словно, извиняюсь, дерьма нажрался. Будто съел автор от невнимательности чего-то такого несвежего – и понесло его, бедолагу, понесло прямиком на бумагу. Кушайте, мол, на здоровье! Ну, он-то ладно, сожрал не того, бывает. Оно, конечно, жалко человека, а я-то причём, с другой стороны? Я-то за что мучиться обязан? Просто что ли за компанию? Он тогда из себя выжимал-маялся, я сейчас, в смысле просто маюсь, не знаю, сдать на попятную, отступиться или пойти на принцип, до упора. Дочитать то есть. Нет уж, увольте-с! У меня, может, от дерьма, тем паче, от чужого изжога происходит, ешь потом таблетки желудочно-успокоительные.
Так что, товарищи писатели всех мастей, кушайте, пожалуйста, плотненько и сытненько, только вкусное и наисвежайшее, только красивое и аппетитное, а то страсть как свеженькое да интересненькое почитать охота!
2013г.
БУНКЕР
В бункере было глухо как в танке. Лишь где-то совсем вдалеке почти параллельного шумоизолированного пространства еле слышно добрым шмелём гудел дизель-генератор. Приятным фоном звучала ненавязчивая и неторопливая классическая композиция. Сырости не ощущалось. Свет горел ярко и даже не моргал. Чуть пыльные золотые бра и развесистая хрустальная люстра по центру чётко и ровно освещали блестящую намарафеченную венецианку стен, золотые завитки сложно высеченных мраморных колонн, замысловатый естественный рисунок из разноцветных прожилок природного камня половых плит и благородный массив основательной мебели, расставленной в довольно просторной зале. Установка регенерации воздуха работала в штатном режиме. А ставшая для многих уже привычной система «Умный дом» ровным голубоватым свечением встроенного в стену небольшого дисплея убаюкивала бдительность информацией о том, что все заданные настройки поддерживаются, герметичность шлюзов сохраняется, угрозы жизнедеятельности для пользователя нет и запуск элементов второго дублирующего контура не требуется. Но, несмотря на это, собравшиеся дышали учащённо, а некоторые вели себя заметно нервозно, хотя и были здесь в полной безопасности. Банкир Гринштейн, откинувшись, беспокойно ёрзал в просторном кресле, подсчитывая количество хрустальных висюлек на люстре, словно боясь потерять профессиональный навык счетовода. Банкир Призман любовно наглаживал крышку большого концертного рояля и что-то тихо шептал ему, будто оговаривая с ним на всякий случай брачный контракт, в предчувствии долгосрочных незыблемых отношений. Как на подающего надежды вундеркинда, на него, не отрываясь, с завистью в глазах смотрел получивший на сегодняшней закрытой встрече знатный раздрай, осунувшийся лицом без пяти минут опальный президент корпорации «РосНефтеСинтез» Брагин, полезший согласно изречению Первого «поперёк батьки в пекло». Олигарх Клёцкин, перемещавшийся от одного полотна из запасников Третьяковки к другому, притормозил у пейзажа с изящно изогнутой рекой, в зоне бесстыдно оголившейся песчаной косы и нахально цветущими кустами на первом плане и начал самозабвенно колупать холёным когтем словно прилипший к углу картины здоровый валун на краю сбегающей к реке тропинки.
Первое лицо и Второе, Президент Конев и Премьер Скакунов, соответственно, были неразлучны как всегда. Они сидели с краю, за большим овальным столом, смотрели в ноутбук, негромко комментируя увиденное на экране, и делали пометки на чистых листках, выдернутых из толстой распечатанной только что пачки. Их вытянутые как у братьев-близнецов лошадиные лица выражали крайнюю озабоченность произошедшими событиями. Двенадцать банкиров, которые всегда предпочитали играть по утвержденным «свыше» правилам и поэтому твердо стоявшие на ногах сегодня с мрачными минами заняли противоположную сторону стола, перекидываясь короткими сухими репликами. Две женщины, Министр Здравоохранения и Министр Образования сидели в удалении от всех на диване, обтянутом золотой тканью с резными ногами в форме чешуйчатых лап дракона. Заплаканное змеиное личико Министра Здравоохранения Бадовой было запрятано в прижатые к голове руки и негромко всхлипывало. Примостившаяся рядом, почти приклеившаяся Министр Образования Егэндырова, не шелохнувшись, сквозь стёкла очков подобно гиперболоиду инженера Гарина прямолинейно и упрямо сверлила глазами выбранную точку на стене похороненного под землей бетонного бункера. Её лицо было лишено мимики и не выражало в данный момент ничего, кроме состояния полной потерянности во времени и пространстве.
Вообще, само сегодняшнее заседание изначально казалось странным, как по структуре и контингенту, так и по повестке. Но никто даже не мог и подумать, что оно будет прервано так быстро и ТАКИМ ОБРАЗОМ. И то, что сейчас в бункере находилось всего около двадцати человек, по сути, было не только стечением обстоятельств, но и элементом везения. Естественно, априори, везение это не распространялось на Первого и Второго, – им всё положено по статусу, в том числе и жизнь, а этим… остальным… Эти просто успели.
– Ну что ж, господа, – растягивая фразу, но между тем уверенно обратился к присутствующим Конев, не отрывая взгляд от ноутбука, – дела наши, прямо скажем, далеки от идеального течения процесса и даже, при всём желании, сейчас нельзя сделать никаких прогнозов ни в плане сроков нашего пребывания здесь, ни в плане оценки уровня кризисности сложившейся ситуации. Глобальный кризис, имевший место быть вплоть до сегодняшней точки кипения, или, я даже бы сказал, новой точки отсчёта: куда, вперед или назад пойдёт отсчёт отныне – покажет время. Но первый кризис, перспективный, если так можно его охарактеризовать, и неоспоримый, к сожалению, действительно имеет место быть! И он, пожалуй, будет пострашнее прежнего, – не слезая со своего любимого конька словоблудия, подготавливал «поле для пашни» Первый. – Итак, конфронтация достигла своего апогея и кипение под затянутой наглухо крышкой, как и следовало этого ожидать, вполне логично привело к необратимому, но ожидаемому многими процессу и, как следствие, – взрыву. Взрыву, который смёл привычные вековые границы, выгладил до неузнаваемости территории, смешал прогресс с пылью и, может быть, остановил время…