Рафаэль обиженно начал, что джаз не зубрят, это искусство импровизации. Ник перебил:
– Дружба – тоже искусство импровизации. А еще друг называешься. Пока, Леонардо.
***
Не успевала Марина отклонить звонок, как мобильник снова надрывался. Она незаметно отключила его и увидела, что Ник сделал то же самое. Значит, и его в институте кто-то ждет? И он тоже не собирается ни спешить туда, ни объясняться.
В кафешке они первым делом высыпали на стол содержимое пакета, чтобы отсортировать мелочь. Столкнулись лбами над кучей. Марина еще раз легонько стукнула Ника лбом, он иронично прокомментировал девчачий предрассудок:
– А, это чтоб не поссориться? – и головы не убирал.
– Ну, чтобы хоть не сразу, – отвечала Марина, также не отодвигаясь.
Оба смеялись, но так и продолжали сидеть голова к голове, а парень за стойкой громко растолковал:
– Не, ребят, это к свадьбе. Правду говорю! Что заказывать будете? – А когда ему высыпали гору железных десяток, выпучил глаза: – Вы что, игровой автомат грабанули?!
– Кофе тут и правда вкусный, – заметила Марина, когда они устроились с подносами у панорамного окна.
Внизу плыли потоки машин, по стеклу расплывались дождевые потоки – по ту сторону была призрачная реальность, по эту – счастливый сон. Как же хорошо, что она спит на бегу и бегает во сне. Теперь главное – не проснуться.
– У вас дома кофе сто пудов лучше, – уточнил Ник. – Я помню.
– Так заходи. Все наши будут рады.
– А ты?
– И я.
К их столику приблизилась бабка в пуховике, похожем на телогрейку, и клетчатой шали, похожей на плед:
– Молодежь, помогите на бедность.
Пока Марина прикидывала, сколько у них осталось, Ник гостеприимно заявил:
– С удовольствием, бабушка. Вот только денег у меня нет, зато есть карта. Давайте я куплю вам еды, сколько нужно. Говорите, чего вам хочется.
Что он несет, удивилась Марина, а бабка насупилась:
– Не надо мне еды. Мне деньги нужны. – И поковыляла к другим посетителям.
– Слышала? – смеющийся Ник повернулся к Марине. – Бедные – они не голодные, им еда не нужна! Эта мафиозная бабка тут постоянно ошивается, деньгу зашибает.
Марина веселья не поддержала.
– Откуда тебе знать, что она мафиозная?
Ник с удовольствием вскочил.
– Пошли, проверим!
Старуха уже вышла из кафе, Ник настиг ее сзади и страшным голосом пророкотал:
– Стой, бабка! На кого работаешь?!
– Ой. На Махмуда, – пискнула бабка и, не оглядываясь, припустила со всех ног.
Ник опять не мог удержаться от хохота. Марина не сдавалась:
– Ну и что? Какая разница. Могли бы ей остаток мелочи отдать. Жалко, что ли?
Теперь казалось, что внутренней свободы и раскованности в Нике уже чересчур.
– Не жалко, – согласился он. – Но для меня это было бы лицемерие. Если бабка сначала работала на Сталина, а теперь – на Махмуда, то это ее личное дело. Тебя, что ли, печалит, что я старших не уважаю? То, что кто-то коптил небо дольше меня, еще не повод для моего уважения.
Они медленно шли по сияющему торговому центру. Марина остановилась у эскалатора, идущего вниз:
– Мне пора. Хочу успеть на вторую пару.
На улице обнаружилось, что реальность не призрачна, дождь – настоящий, а от счастливого сна она проснулась.
***
Весь день тот самый одногруппник, который не дозвонился, пытался ее развеселить. А Марина весь день думала, что вела себя глупо, причем из-за какой-то ерунды, и наконец сбежала с последней пары. Из метро позвонила Нику:
– Ты когда обратно?
– Да хоть сейчас, – откликнулся он как ни в чем не бывало. – Давай в торговом центре встретимся.
Марина пришла пораньше и от самого входа увидела спектакль.
Ник тоже пришел пораньше и развлекался. Они с приятелем стояли у эскалатора и громко обсуждали спускавшихся дам. На протяжении всего пути сверху вниз те могли прослушать подробности об особенностях своей фигуры, об излишнем весе, необходимости фитнеса и косметических процедур, о нелепостях в одежде, о смехотворных прическах, пошлых украшениях и диком макияже.
Придраться было не к чему: юноши вели приватный разговор, исключительно друг с другом, и мало ли о ком – они даже по сторонам почти не смотрели. Однако женщины съезжали вниз с пылающими лицами. Большинство спешило прочь, некоторые бросали на насмешников гневные взгляды, одна решилась выразить протест – но ее вежливо не поняли.
«Это – он?!»
Сколько раз сегодня она задавала себе этот вопрос? Марина постояла, послушала – и развернулась в сторону электричек. Пусть она будет ханжа и зануда. Пусть у нее никакого чувства юмора.
Минут через десять зазвонил мобильник. Она хотела отклонить звонок, потом ответила:
– Можешь не ждать. Я уже еду домой. Так получилось. Ну, или – не получилось.
Тут же пришла эсэмэска, вероятно, тоже издевательская: «А на кофе приходить?». Со смайликом.
***
– Нет, папа, это невозможно! Стоит нам встретиться, как мы тут же ссоримся! Он нарочно всё делает, чтобы меня разозлить!
– Ты на него злишься, а он всё равно приходит? Вы полгода не встречаетесь, а он появляется? Не забывает про твой день рождения, приходит с подарком? И вообще периодически возникает в поле зрения? Ты звонишь – а он отвечает? Твой номер не стерт из его мобильника? И что бы всё это значило?
Пал Палыч, не глядя на дочь, придирчиво осматривал в зеркале свой стильный замшевый пиджак.
– Только, пожалуйста, не начинай снова его защищать, – потребовала Марина. – Ты бы видел, каким циником он стал!
– В семнадцать лет все циники и бабники, – махнул рукой Пал Палыч и вытащил из шкафа другой пиджак, кожаный.
– И ты тоже был?
На это Пал Палыч гордо ответил:
– Нет, это все остальные – один только папа был не такой! Как думаешь, этот лучше?
– Не лучше, ты на байкера похож.
И кожа была отвергнута. Из шкафа явилась джинсовая куртка.
– Ты не представляешь, детка, всю сложность этого периода в жизни мужчины…
– Дора говорит, что у мужчин всегда переходный возраст.
– К Доре мы еще вернемся. Так вот, в сжатые сроки надо определить свои отношения с алкоголем, с женщинами, с деньгами, с профессией…
Марина дернула плечом:
– Подумаешь. Всем надо.
Пал Палыч, не слушая, продолжал:
– Да он же просто за косички тебя всё время дергает. Не приходило в голову, что это в том числе для тебя ему приходится становиться и крутым, и циником, и бабником? Чтобы соответствовать меняющимся запросам? Чтобы было что предъявить?
– Нет, – помрачнела Марина, – он сам для себя и актер, и публика… Тебе зачем эта джинса? Ты что, на пикник собрался? Ты вообще куда наряжаешься?
Пал Палыч вздохнул:
– Не знаю, если честно. Куда моя дама захочет. Это должно решиться спонтанно. Потому я и должен выглядеть и по-походному, и по-ресторанному – на все возможные случаи.
– Дама?
Марина вспомнила, что папа последнее время пропадает по вечерам. То, что сама она пропадает – это так и должно быть, она же молодая. Но папа! Если он работает – это нормально, но если это дама – это как? Марина растерялась.
– А я? А мы не вместе в выходные?
– Тебе ж в Москву, – напомнил Пал Палыч. – А мне что, дома куковать в одиночестве? Павлик с классом в поход отправляется. Такая теплая осень – и для походов, и для пикников. Так ты советуешь вернуться к замшевому варианту? Вообще пора новое что-то уже прикупить… Насчет выходных мы, значит, определились – а сейчас я тоже убегаю. Не скучай. Да, – притормозил он, – чуть не забыл: Дора. Надо же вам сказать. Павлик! Иди сюда, к нам, тебя это тоже касается!
Павлик явился. Рольд, пятнистый серый дог, тоже приплелся и уселся посередине комнаты, внимательно глядя на хозяина. Пал Палыч торжественно объявил всем троим:
– Дети мои! Дарья Васильевна просила, чтоб я сам вам сообщил. В ее жизни готовится счастливое событие. Она выходит замуж! Ну и в нашей жизни, соответственно, готовится печальное событие, потому что она от нас уходит, – добавил он скороговоркой.
– Выходит – уходит, – Павлик глубокомысленно сопоставлял оба сообщения.