Чем ближе становилась сессия и окончание студенческой жизни, тем чаще эти мысли закрадывались в черноволосую голову Рэйварго. Вот и сейчас, пока Гилмей не пришёл, он снова начал об этом думать.
«Но если не магазин, то что? – спрашивал он себя. – Что?» Нельзя сказать, чтобы эта работа ему не нравилась. Никто из его знакомых лучше, чем он (исключая папу, конечно), не умел подлечить старую книгу. А Рэйварго делал это мастерски, досконально изучив все приёмы этого на первый взгляд нехитрого искусства – от прошивки страниц до заклинаний против плесени и мышей и знания различных старинных способов переплетения. Но неужели заниматься этим всю жизнь? Неужели заживо похоронить себя в мастерской и постепенно потерять прямую спину, острое зрение и силу мышц?
За этими мрачными мыслями его и застал вернувшийся Гилмей. Он нёс на подносе тарелку фасоли с жареной рыбой и два стакана чая. Опустив поднос на стол, он пододвинул один стакан Рэйварго и уселся на стул.
– Страшно хочу есть, – сообщил он, заправляя не особо опрятную салфетку за воротник и принимаясь за фасоль.
– Спасибо за чай, – сказал Рэйварго и поднёс стакан к губам, глядя за окно. Мимо «Улья» проехали, поднимая пыль, два мальчика на велосипедах. Прошла, переваливаясь, пожилая женщина. Пьяноватый голос на другой стороне улицы выкликал кого-то.
– Чёрт возьми! – вырвалось у Рэйварго. – Скорей бы уже всё это закончилось!
– Ты о чём?
– Да об экзаменах.
– Тебе грех жаловаться, – резонно заметил Гилмей, вытаскивая косточки из рыбы. – У тебя же почти по всем автомат, даже и не спросят. Кстати, на какую тему диплом пишешь?
– Пока не знаю, – пожал Рэйварго плечами. Гилмея это потрясло настолько, что глаза его увеличились раза в два:
– То есть как – не знаешь?!
– Да так. Впереди ещё целое лето, надо только найти руководителя и тему.
– Хочешь совет? – хитро прищурился Гилмей. – Не надо про Маленького Вельтирра и ликантрозории. Не поймут.
– Слушай, Гилмей, если ты меня сюда затащил, чтоб поговорить об этом, то давай как-нибудь потом! – взорвался Рэйварго. – Думаешь, мне приятно вспоминать?
– Да просто это очень неосторожно, понимаешь? Ты же знаешь Генша. Не удивлюсь, если он ещё долго будет на тебя зуб точить. И вообще, где ты вычитал эту галиматью про оборотней?
– В «Белом шиповнике», – неохотно, будто признаваясь в каком-то недостойном деянии, ответил Рэйварго.
Гилмей уставился на него с изумлением, а затем возмущённо мотнул головой, бросил вилку в тарелку и откинулся на спинку стула, глядя на сокурсника так, словно тот оскорбил его в лучших чувствах.
– Это же радикалистский журнал! Что за чушь они там печатают!
– Ну, среди этой чуши тоже можно отыскать кое-что интересное, если захочешь.
– Тебе интересны оборотни? – Гилмей презрительно сморщил свой красивый, без малейшей кривизны, нос. – Это же… это же просто животные. Подлые грязные твари – ничего больше. Тьфу. Даже есть расхотелось. – Он с сожалением посмотрел на остатки фасоли и рыбы и отодвинул тарелку от себя.
Рэйварго ничего не ответил. Он, задумчиво нахмурясь, сидел, склонив богатырские плечи, и глядел не то на салфетницу, не то на круглую подставку под пиво, не то на собственные сплетённые в замок пальцы.
– Да, пожалуй, ты прав, – с какой-то подозрительной решительностью выпалил наконец он. – Не надо было мне этого говорить… теперь даже в университет стыдно возвращаться. Как я там всем в глаза буду смотреть? – Под «всеми» он разумел, хотя Гилмей этого и не понял, светловолосую девушку. Её отец пропал без вести, когда она была ещё малышкой. Ходили слухи, что он был убит оборотнями…
– Так о чём ты поговорить-то хотел? – глухо спросил Рэйварго у Гилмея. Тот молча вытащил из кармана письмо во вскрытом конверте.
– Вот. Мама вчера прислала. Завещание деда наконец вступает в действие. Он оставил мне свой дом.
Настал черёд Рэйварго вытаращить глаза:
– Ты получил в наследство целый дом? Сдуреть можно!
– Ничего хорошего в этом не вижу, – уныло протянул Гилмей. – Я последний раз в этом доме был лет десять назад. Дед уже тогда болел. Видел бы ты этот дом! В нём бы фильмы ужасов снимать.
– Почему? – улыбнулся Рэйварго.
– Дом очень большой и почти совсем пустой. И в состоянии ужасном. В ванной комнате, представляешь, на стене трава росла между плитками!
– Кошмар, – закатил глаза Рэйварго. – Ты, говоришь, был там десять лет назад? Так почему бы тебе не съездить туда, не посмотреть, в каком он состоянии сейчас? Может, его ещё можно отремонтировать.
– Ты просто провидец. Я как раз хотел сказать, что завтра хочу туда съездить. Мама прислала ключи. Только вот… хм… я один ехать не хочу. Поедешь со мной?
– А далеко этот дом?
– Недалеко от Тенве. Городок такой возле Лесистых гор.
– Гилмей, но ведь сегодня пятница, а во вторник ты собирался сдавать курсовую.
– Я ведь пишу не у Генша. Мой научрук – Бингельм с кафедры музеологии, ты же его знаешь, он на своих лекциях больше байки травит, чем рассказывает об истории музеев мира. Ребята с его направления говорили, что сдавать ему экзамены и курсовые всё равно что два пальца об асфальт. Так что за меня не волнуйся. Тебе надо волноваться за себя.
Рэйварго слегка нахмурился. Гилмей похлопал его по руке:
– Ты в последнее время совсем заработался. Тебе надо развеяться, съездить куда-нибудь… Поехали со мной, а? Посмотрим, как жил старик. Может, дом и правда ещё не так плох…
– Хорошо, я поеду, – кивнул Рэйварго.
– Отлично, спасибо! Только выехать я хочу пораньше. Всё-таки нам часа три ехать.
– Поедем на поезде?
– Нет. В Тенве несколько месяцев назад железную дорогу взорвали. Не всю, конечно, а только ту ветку, которая ведёт на запад. Говорят, это сделали анархисты… – Гилмей вздохнул, театрально закатив глаза: – Видишь, они нам жить мешают, а ты их журнальчики читаешь.
– В «Белый шиповник» пишут радикалы, а не анархисты, – поправил его Рэйварго. – И вообще, может, скажешь, куда и во сколько приходить?
– На автовокзал часам к семи. Автобус ходит до Гарду и делает остановку в Тенве. Ну что, придёшь?
– Приду. Завтра увидимся.
На том и порешили. Поболтав ещё немного о том о сём, друзья расстались – Гилмей отправился на консультацию по генеалогии (по которой у Рэйварго был автомат), а его друг зашагал в общежитие.
Чем ближе Рэйварго подходил к дому, тем хуже ему становилось. Ноги словно налились свинцом – ему не хотелось идти в общежитие. Ему всегда было нелегко с людьми, что в школе, что после неё, и он прекрасно понимал, что проблема тут в нём самом, а не в других. Возможно, будь он чуть сговорчивее, веселее, «проще», как ему временами советовали окружающие, всё было бы по-другому. Подпинывая ногой камушек, Рэйварго шагал дальше. Как отличник, он занимал отдельную крохотную комнатку – большинству ребят приходилось жить по двое, по трое, а иногда и по четверо. Это был не предел: многие комнаты общежития были рассчитаны на шесть жильцов. Просто сейчас высшее образование в Бернии носило элитарный характер – далеко не все выпускники шли после школы в вуз, тут бы помочь родителям поднять младших братишек и сестрёнок, не до институтов. Поэтому общежития стояли полупустые, и коменданты нередко за небольшую плату селили туда посторонних. Если начальство узнавало об этом, коменданты получали большой нагоняй, но это мало кого останавливало.
Вскоре Рэйварго свернул в залитый солнцем переулок, за которым возвышалось серо-коричневое здание общежития. Дворик был пуст, единственный, кого Рэйварго встретил, был Марней Гилорк, который покуривал, прислонясь к стене. Он уже успел переодеться и прихорошиться, напомаженный кок его чёрных волос сверкал на солнце столь же ярко, как и начищенные туфли. При виде его Рэйварго скрутила ненависть. Он знал, зачем Гилорк навёл такой марафет, и при мысли о том, как через полчаса этот красавчик будет фланировать по улицам Ретаке рука об руку со светловолосой девушкой в синей юбке, его охватила тоска, утолить которую не могло ничто. Он прошёл мимо Гилорка, а тот окликнул его: